Искупить кровью! - Роман Романович Кожухаров

– Какого черта? – пыхтя, ругается он. – Он лежал себе в воронке. Никто бы его не заметил. Там рядом лежал другой.

– А куда нам спешить? – отвечает Отто.

– Куда? – Дирк не намерен успокаиваться. – Ты думаешь, надзиратель не считает, сколько доблестных арийских героев перетащил каждый из нас?

Отто ничего не отвечает. Внутренне он осуждает Дирка за ненужную горячность. Лишний расход энергии. Каждая эмоция требует калорий, затрат, которых взять неоткуда. На твой глупый гнев организм тут же ответит новым сильнейшим спазмом пустого желудка.

– Нет, надо было брать того неоперившегося… На вид – совсем дохляк. Что-то вроде тебя… – не унимается Дирк. И откуда в нем столько неистощимого оптимизма?

Дирк смеется. Черт, и где у него берутся силы на этот чертов лагерный юмор?

– Его бы мы в два счета дотащили… – смакует Дирк. Он доволен своей шуткой.

Отто не может удержать улыбки. Черт возьми, из-за этого чертова Дирка он тратит бесценные калории на бесполезные эмоции.

– Слышишь… сейчас ты поймешь, зачем мы его тащим. – Пот градом катится по лицу Отто, но он не обращает на это внимания.

– Сумка, Дирк… – произносит Отто. – У вахмистра в походной сумке буханка хлеба.

Дирк даже останавливается.

– Идем, идем, ты нас сейчас выдашь, – подстегивает Отто. Холщовая сумка болтается у него на плече. Хлеб он нащупал сразу, когда они нашли труп вахмистра.

Дирк не может успокоиться. Этот кусок хлеба теперь не выходит у него из головы.

В очередной раз выбившись из сил, они останавливаются передохнуть.

– Отто, Отто, мы должны что-то придумать… – заговорщицки шепчет Дирк.

– Чего ты шепчешь… Нас никто не слышит. Они далеко. – От бессилия Отто готов упасть рядом с вахмистром.

Дирк не обращает внимания и лихорадочно вслух продолжает искать выход из ситуации. Хлеб, хлеб… Мысли о еде преследуют каждого из штрафников днем и ночью. Голод – это самый страшный мучитель и враг арестантов, страшнее надзирателей и офицеров, страшнее русских снарядов и мин. Но, согласно приказу, все, что найдено у убитых, они обязаны сдать унтеру. Драгоценности, документы, хлеб, консервы… Хлеб, хлеб. Отто чувствует его запах на расстоянии. Он даже перебивает тонко сочащуюся, сладковатую вонь тления, которую испускает труп вахмистра. Но запах хлеба сильнее. Ноздри Отто жадно ловят его. Аромат пропеченной ржаной корочки исходит из заляпанной грязью холщовой сумки.

– Давай сейчас, по щепотке… – умоляюще предлагает Дирк. Кажется, он готов броситься на Отто.

– Нельзя, они смотрят, – не соглашается Отто. – Они сегодня с утра озверевшие…

Хлеб не выходит у него из головы. Надо что-то придумать, потому что они все ближе и ближе продвигаются к куче. А потом Отто обязан будет пойти к траншее, где спрятались унтеры, и сдать документы вахмистра. И сумку.

Они решают есть хлеб на ходу. Дирк должен тянуть вахмистра изо всех сил двумя руками, а Отто в это время одной рукой попытается отламывать кусочки хлеба прямо из сумки. В первый раз получается. Сначала Отто передает порцию Дирку, и тот судорожно отправляет ее себе в рот. Затем Отто выковыривает кусочек мякиша для себя. Он мягкий от влаги и сырости. Вахмистра и его сумку хорошенько промочило дождем. Это хорошо. Не надо будет ломать зубы о черствый кусок. Отто кажется, что это самая вкусная еда, которую он когда-либо ел. Он ощущает, как внутри него будто проросло что-то, проклюнулось маленьким зубчиком. Всего лишь эмоция. Маленькая, бесполезная, жадно впитавшая ржаные крохи. Проросший зубчик надежды…

III

Вторая попытка поживиться хлебной щепоткой терпит крах. Дирк не выдерживает двойной нагрузки и выпускает тело из дрожащих рук. Случившееся не ускользает от надзирателя. Траншеи уже метрах в ста пятидесяти, и голос Клауса хорошо слышен.

– Что вы там возитесь?! – Ор унтерфельдфебеля, словно рев басовой медной трубы, разносится на всю «нейтралку». – Тащите быстрее!..

Сегодня точно не день фельдфебеля Клауса. Русские вдруг начинают палить. Пулемет, потом треск винтовок и автоматные очереди. Очевидно, что их вывел из равновесия крик фельдфебеля. Арестанты мгновенно падают в грязь и судорожно пытаются найти хоть какое-нибудь укрытие. Большинство прячется за те самые трупы, которые тащит. Мертвые снова спасают живых. Отто и Дирку сегодня повезло – возле них обнаружилась неглубокая воронка. Они сползают туда, укрываясь от пуль, а главное – от взглядов надсмотрщиков. В крайней степени суматохи и одновременно сосредоточенности они отламывают куски хлеба и один за другим набивают ими свои рты, не обращая никакого внимания на свист пуль над головами. Стрельба в любой момент может кончиться, и надо спешить.

Между тем русские берутся за их позиции всерьез. Пулеметные очереди сменяют залпы легких орудий. Методично, выстрел за выстрелом, они посылают снаряды в траншеи. Нейтральная полоса их не интересует, они бьют по окопам и блиндажам. Тем самым, которые строила четвертая арестантская рота целых три ночи.

Хлеб заканчивается, а стрельба разгорается.

Их позиции начинают огрызаться. Неважно, что все простреливаемое пространство усеяно жмущимися к земле штрафниками. Чего жалеть этих недостойных? Они свою судьбу уже выбрали.

Дирк и Отто смакуют ощущение минутной сытости, растягивая его насколько возможно. Они почти довольны. Вот это удача, съесть целый кирпич хлеба да еще полежать после еды.

– Чтобы жирок завязался, – зло смеется Дирк. А потом добавляет: – А Клаус здорово облажался… Это ведь из-за него русские завелись…

– Да… – соглашается Отто. – Сегодня явно не его день…

Оба смеются. Обычно, когда арестанты занимались «уборкой», русские огонь не открывали. Унтеры говорили, что у них мало патронов и они, мол, экономят. Хотя Отто считал, что таковы были негласные законы войны. У них тоже погибают солдаты и их тоже надо хоронить… Пока шла «уборка», боевая жизнь с обеих сторон словно бы замирала. Солдаты обеих воюющих армий давали себе передышку. Сегодня Клаус со своим надзором явно переборщил. Когда Людвигсдорф пристрелил раненого, вопросов не возникло. Все, с обеих сторон, прекрасно понимали, в чем дело. А тут торчать из окопа и орать, непонятно что… Да, фельдфебель теперь, наверное, здорово получает на орехи от пехотинцев.

Впрочем, и Отто, и Дирк отлично понимали, что именно им, тем, кто останется в живых в этот день, в итоге достанется больше всех. Они будут крайними. Но и Отто, и Дирк уже разучились думать о чем-либо наперед. Когда каждую минуту идет речь о твоем выживании, когда ты постоянно на грани между жизнью и смертью – как на этой чертовой нейтральной полосе между ними и русскими, то время течет для тебя