Тамара. Роман о царской России. Книга 1 - Ирина Владимировна Скарятина

друг на друга, пока мчались взад-вперёд по коридорам, нагруженные различными необычными предметами: каркасом простой узкой железной кровати, жёстким матрасом, клеёнчатыми простынками, бадьями с горячей водой и бельём – стопками ароматного белья, которые горничные постоянно несли из большущих шкафов благоухавшей лавандой огромной бельевой.

В самом дальнем крыле дома семилетние рыжеволосые двойняшки Ванька и Танька мирно пытались играть, но, завидев встревоженные лица своих няни и гувернантки, сразу же забились в угол классной комнаты и тихими, приглушёнными голосами завели беседу о привидениях, грабителях и слизнях – тварях, что ползают по кроватям в ночное время.

"Ты только протяни в темноте свою руку, и точно дотронешься до одного из них, холодного, влажного и противного", – мрачно заверил Ванька донельзя перепуганную Таньку, смотревшую на него округлившимися от страха глазами. Наконец, не в силах больше терпеть, та издала душераздирающий крик, после чего Няня и мисс Бёрнс, английская гувернантка, вмиг вспомнив о существовании своих подопечных, накинулись на тех и, пусть и очень громко протестовавших, отправили в постель.

"Я не хочу ложиться спать! Там слизни", – отчаянно кричала Танька.

"Какие такие 'слизни'? Что за чушь?" – строго потребовала ответа Няня, и, когда дрожащими голосами им удалось ей всё объяснить, она хорошенько встряхнула каждого из них и приказала им прочесть в один голос русскую версию английского стишка:

"Как у кроватки четыре угла,

Четверо ангелов есть у меня:

Два, чтоб молиться, один – охранять,

Один, чтоб кошмарные сны отгонять".

Как водится, эти знакомые успокаивающие слова сделали своё дело, и через несколько минут Танька и Ванька крепко спали.

Вскоре и слуги тоже расположились для долгого, уютного и приятно волнующего бдения за предположениями, сплетнями и чаепитием, время от времени вознося к Небесам добрые молитвы и прося Господа помочь бедной страдающей рабе Его, великодушной княгине Марине, в час её мучений. Приглушёнными голосами они спорили: "А родится ли дитё сегодня ночью? … Ох, я так не думаю – самое раннее завтра утром … через два дня … через час … мёртвым … живым … уродливым от падения … необычайно красивым …" Споры не утихали.

Однако именно в ту ненастную ночь, когда вокруг дома завывал ветер, раскачивались голые деревья и дождь лил как из ведра, на свет появилась малышка, крошечная девчоночка, хрупкая и недоношенная, и, согласно выражению Фроси, "в любую минуту готовая улететь обратно на Небеса".

Но Доктор боролся всю ту тёмную ночь и многие последующие ночи и дни, когда все остальные уже потеряли надежду. А местный батюшка неутомимо настаивал на скорейшем крещении, чтобы маленькая душа могла с лёгкостью и уверенностью возвратиться в райские кущи.

"Когда ангел смерти придёт за ней и её личный ангел-хранитель поведает, что та была должным образом крещена, всё будет в полном порядке, – авторитетно заявлял он. – Но если она не будет крещена, если всё ещё, увы, будет являться язычницей, то ей ни за что не позволят пройти сквозь Золотые врата".

"Но, отец Трофим, уверяю вас, она не умрёт, она будет жить!" – возражал доктор Руковский, и священник в конечном итоге, хотя и с большой неохотой, уступил, взяв с Адама Осиповича (так величали Доктора) торжественную клятву, что тот сам окропит сию кроху святой водой во имя Отца, и Сына, и Святого Духа и наречёт христианским именем Тамара, если ему станет ясно, что та готовится вот-вот покинуть эту землю.

И каждый день владелец похоронного бюро, облачённый в свой мрачный чёрный сюртук, звонил в заднюю дверь огромного дома и, тайно допущенный в уютную кладовую своим старым другом, дворецким, выпивал невероятное количество чая, подслащённого клубничным джемом, и тихим, но полным надежды голосом рассуждал о разных достоинствах изящных маленьких гробиков, сделанных из розового либо красного дерева и богато обшитых стёганым атласом и гофрированным шёлком.

"Конечно же, всё это дело вкуса, – замечал он, задумчиво почёсывая свою жиденькую бородку, – но лично я бы в данных конкретных обстоятельствах настоятельно рекомендовал палисандр и белоснежный или, быть может, розовый атлас. Для новорождённой малышки княжеского происхождения в подобном сочетании есть нечто по-настоящему изысканное".

При этих печальных словах одна наиболее сердобольная служанка однажды горько разрыдалась и, закрыв передником лицо, громко всхлипывая, убежала.

Да, то выдались дни скорби и уныния, когда тень смерти мрачно лежала на доме, а кроха "готовилась улететь"; и Марина, бледная, вялая и худая, выздоравливала крайне небыстро; и двойняшки были подавленными и как-то неестественно тихими; и бедный, задыхавшийся от мук совести Всеволод бродил повсюду, как заблудшая душа. В своём стремлении совершить правильное покаяние, которое хоть в малой степени искупило бы все те напасти, что он невольно навлёк на свою семью, он серьёзно взвесил различные виды добровольных самолишений, такие как пост, ношение власяницы и сон на голых досках. Но поскольку ни одна из этих крайних мер, за которые так горячо ратовали монахи и святые (а однажды даже и его родной дед, Сатрап), судя по всему, не пришлась ему по душе, он в конце концов придумал собственный оригинальный способ, заключавшийся в отказе от ежедневных ванн.

"В ванне я согрешил и вне ванны я искуплю грех свой", – торжественно заявил он, очень довольный своим гениальным изобретением, кое, несомненно, являлось лишением, но всё же не слишком-то тяжким, поскольку Саше, втайне костерившему сей новый вид нежеланных упражнений, приходилось отныне энергично растирать его по утрам и вечерам, щедро смачивая водой с уксусом и одеколоном.

Медленно тянулись дни, и в своей затемнённой спальне, на той же широкой и низкой кровати, Марина, лёжа на спине неподвижно, как всем казалось, спала, но в то же самое время бодрствовала в своём собственном мире, где её разум произвольно блуждал по таинственному царству теней, лежавшему на границе сознания и беспамятства, бодрствования и сна, жизни и небытия. Снова и снова она испытывала странное, хотя и приятное чувство, будто бы её мягко, но насильственно тянет некоей неизвестной, непостижимой, невидимой магнетической силой из кровати через всю комнату к открытому окну, а затем ввысь – куда-то туда, в захватывающий полёт сквозь густой белый осенний туман и тёмные клубящиеся облака – всё выше и выше, пока наконец, оставив их далеко внизу, она не достигала фантастической сферы серебристо-голубого цвета, похожей лишь на лунную ночь, плывущую в космосе без какого-либо ландшафта, обрамляющего её, или земли, лежащей под ней, – полупрозрачную бледно-сапфировую ночь, чистую и сверкающую.

Внутри этой сферы она ощущала