Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи - Мюриель Романа

– Вы знали, голубка, что в юные годы я имел виды на вашу матушку? Король дал бы мне и ее руку, но, поразмыслив, я сказал, что предпочитаю дочь!

Он расхохотался, широко разевая рот.

Забыв об отвращении, Клодина повернулась к нему:

– Так ведь вы и правда годитесь мне в деды, барон!

– Вполне возможно, сударыня. Именно поэтому я и просил короля ускорить нашу свадьбу.

Клодина разглядела в его глазах игривый огонек. Диана де Пуатье и сама вышла за старца в совсем нежном возрасте. Клодина догадывалась, с каким удовольствием представляла фаворитка юную фрейлину королевы в иссохших руках старого развратника. Сколько мрака нужно скопить в душе, чтобы желать другим юным девушкам пройти через то же, что выпало пережить самой.

Барон де Рец сжал Клодине руку.

– Старый воин, который столько послужил короне, заслуживает подходящей награды, крошка моя. Король завершил аудиенцию словами: «Берите дочь, она ваша!»

Смеясь, он поднес руку юной супруги ко рту и поцеловал. Клодину передернуло с головы до пят.

Виолы не попадали в отбиваемый тамбуринами ритм. Клодине хотелось разломать все инструменты на дрова. Она кипела от гнева. И не знала, как от него избавиться. Или как его изрыгнуть? На кого? На мать, которая скрыла тайну ее рождения, тем самым обрекая на раннее замужество? На мужа, который сияет довольством, как охотник, поймавший добычу, даже не успев устать? Свадебная музыка превратилась в жуткую разноголосицу. Все эти хороводы и танцы вызывали в ней лишь гадливость со злобой. Почему она не может насладиться хотя бы этими последними праздничными минутами? Она попробовала вновь сосредоточиться на музыке. Но ей казалось, что музыканты играют про то, как ловко провел ее муж и как похоронит теперь заживо в своем замке, где вместо любви царить будет ревность.

* * *

Когда Клодине пришлось остаться наедине с мужем, она из гордости не показала ни страха, ни неприязни. Она стояла посреди спальни прямо, в едва примятом платье.

– По взгляду вашему я вижу, что вас обучали, как горделивых негодниц.

– Сударь, гордыня есть грех, и я никогда…

– Молчать, женщина, когда я говорю! – крикнул он, и в воздухе свистнула плеть.

Клодина вздрогнула. Она только сейчас заметила это орудие и с тревогой думала о том, для какой надобности оно висело в спальне новобрачных. Удивившись вольности его выражений, как и появлению плети, она предпочла послушаться.

– Всему учить заново, – проворчал барон де Рец.

Клодина хотела возразить, что ему не в чем ее упрекнуть, но промолчала.

– Помните ли вы, мадам де Рец, – произнес он по слогам, – те слова, что сказали перед Господом?

Она собиралась ответить, но он продолжил сам:

– «Долг ваш уважать того и повиноваться тому, кто оказал вам честь, взяв в жены, и кто отныне…»

Он потряс плетью, веля ей закончить фразу.

– «…ваш владыка и господин», – прошептала она сквозь зубы.

Он замахнулся на Клодину плетью, но она успела отпрянуть, так что он, промахнувшись, чуть не упал. Нервы у нее были так натянуты, что она едва не рассмеялась. Он повернул к ней багровое от гнева лицо.

– Тебе смешно, безмозглая ты птаха?!

– Нет, сударь, отнюдь. Клянусь вам.

– Иди сюда, уж я научу тебя хорошим манерам!

Он схватил ее за волосы, притащил к постели, заставил встать на колени. Держа так и прижимая лицом к шелковому стеганому одеялу, он задрал кружевное платье и выпорол ее плетью по голым ягодицам, как порют детей. Ткань, в которую Клодина впилась зубами, заглушала ее крики. Не давая подняться, он придавил ее сверху коленом. Она всхлипывала, и собственные рыдания душили ее: воздуха не хватало. Казалось, пытка никогда не кончится. Она силилась понять, за какую провинность с ней так обращаются. Ей казалось, что она умрет, задохнется под весом истязающего ее мужчины.

Вдруг пытка прекратилась: он выпустил ее, пыхтя как старая, выбившаяся из сил кляча. Клодина свернулась в постели, ничего не видя из-за слез. Но он не дал ей опомниться. Он сдернул с нее великолепное подвенечное платье, разорвав его безо всякого стеснения. Сам он уже успел раздеться. Клодина невольно отвернулась, чтобы не смотреть на его обрюзгшую морщинистую плоть. Он схватил ее за лодыжки, грубо раздвинул ноги и обрушился сверху всем своим весом. У нее перехватило дух. Но боль в истерзанных плетью ягодицах вернула к действительности. Она пыталась сопротивляться, но не смогла. Не успев понять, что происходит, она вдруг почувствовала, как ее пронзили. Она вскрикнула. Сквозь слезы она видела, как палач довольно смотрит на нее звериными глазами. Его огромные руки стиснули ей грудь, впиваясь ногтями. Потом он начал дергаться.

«Что с ним?»

Движения его ускорились, будто в исступлении, и каждый новый толчок, встряхивая ее, нес невыразимую муку. Клодина заподозрила, что он, быть может, внезапно сошел с ума, раз так странно трепыхается на ней.

– Мне… от вас… больно… – сумела выговорить она.

– Замолкни, ты теперь моя! Слышишь?!

Он закрыл ей рот ладонью, а второй обхватил шею. Клодина вся напряглась. Впервые в жизни она ощутила себя в полной власти мужчины, который может вмиг убить ее, стоит ему захотеть. И этот мужчина – ее муж.

Дышать ей было трудно, но она больше не сопротивлялась. Он просто хотела, чтобы все кончилось. Включая ее жизнь, если нужно. Лишь бы конец. Из-за сумбура в голове молиться она не могла. Ни одного ободряющего слова не протискивалось в ее ум. Ни единой мысли. Она просто хотела, чтобы все кончилось.

– Мне больно, – прошептала она.

– Не волнуйся, уже почти все.

Она не знала, что это значит. Он забился на ней еще более рьяно. Ей казалось, что кожа на спине стерта, сгорела, кровит. Вдруг он замер, издав хриплый, совсем не человеческий крик.

«Он умирает!»

Он обмяк на ней разом. Клодина в панике попыталась его стряхнуть, но он был слишком тяжел. Так и она умрет за ним следом, от удушья. Вдруг тело ее мужа вздрогнуло от бычьего храпа. Он был жив. Клодина ощутила облегчение. И тут же сердце раздалось от другого, нового чувства, заполнившего всю грудь, все ее существо: то была ненависть, жаждущая крови.

Барон приподнял сырую от пота голову и вяло улыбнулся со стеклянным взором.

– Ну вот, голубка моя, я посвятил вас в женщины.

Франсуа де Гиз

– Почему в этих фехтовальных залах всегда такой холод? – прошептал кардинал Лотарингский, кутая плечи в меха. –