Вологодское разорение - Александр Владимирович Быков

– Подальше положишь, поближе возьмешь, – ответил Сильвестр. – Да смотри языком не болтай – это дело тайное.

Келарь поклонился и, пятясь задом, пошел прочь. В тот же день в Прилуцкий монастырь было доставлено несколько подвод, груженных опечатанными ларями.

Архимандрит принял ценный груз, распорядился запереть его в башне в тайной комнате без окон, с массивной кованой дверью. Ему ничего объяснять было не нужно. Раз Владыка приказал схоронить добро, значит, так и надо.

Хлопотно в эти дни в обители. В субботу ярмонка, надо торговать припасами монастырскими, что с деревенек в оброк получили. Закрома полны; излишки, пока цена стоит подходящая, надо продавать купцам из замосковных городов – там из-за Смуты пашни не паханы и с хлебом плохо.

Архимандрит уже видел, как пополнится монастырская казна серебром: будет возможность и ограду монастырскую починить, и на всякий обиход останется.

«Ограда, конечно, сказано так, попросту, на самом деле это – каменная стена. И монастырь больше похож на крепость, чем на скромный приют иноков, ушедших от мирской жизни. Но иначе нельзя: не только разбойные люди и воры – крестьяне окрестные вечно недовольны монастырем и того гляди пойдут супротив. Им не понять, что монастырь – это не чье-то, а Божье; они считают, что монахи стяжают себе то, что по праву принадлежит только Господу.

Конечно, некоторые монахи, отец келарь например или служки дворовые, целый день мотаются по хозяйству. Некогда лоб перекрестить. Но что поделаешь, без хозяйства монастырь пропадет, одними вкладами жив не будешь, да и времена пошли не те. Мало в монастырь жертвуют миряне, приходится монахам заниматься хозяйством. Бывает, что и не до молитвы.

Через день на архиерейский двор въехали телеги, груженные мешками. Их сопровождал дьяк Карташов. Мешки сгрузили в подвал Экономского корпуса – каменного строения с толстенными стенами и большими полукруглыми дверями, окованными железом, с огромными замками и ключами длиной в локоть[46].

«Ну, теперь душа у меня на спокое, – подумал дьяк, – эти кладовые топором не открыть, а ключи хранят в тайном месте и келарь за них головой отвечает. Владыко позаботится о сохранности и своей, и государевой казны. О том, что Сильвестр велел спрятать архиерейскую казну за стенами Прилуцкого монастыря, он не знал.

Расспросив мальца о странном купце, Аграфена Соколова присела на лавочку. Ей казались очень подозрительными и щедрость заезжего торговца, и его дела с целовальником. Обо всем этом надлежало являть воеводе, и о Щелкунове тоже сказать, пусть бы проверили – вдруг что не так. Но то, как с ней поговорили в приказной избе в прошлый раз, вводило в большое сомнение: опять не поверят, скажут – вдругорядь дура-баба пришла, и еще, не дай бог, подумают, что ума лишилась.

К тому же подьячий, как выяснилось, положил глаз на Феклушу.

«Пойду, а он опять начнет разговор о сватовстве, – думала Аграфена, – да, видать, девка у меня не промах, раз сам подьячий на нее виды имеет. Надо же додуматься – сказала, что родня. Ну и ну, хитрющая какая! А ведь вся правда: Феклуша почитай родня и есть, как младшая сестра, – сызмальства в семье, все дела ведает, с одного стола ест.

А если и правда подьячий Ларион посватает девушку? Отказать нельзя. Скажу, что без мужа не решу это дело. Как вернется Иван из похода, как скажет, так тому и быть. Если люба ему Феклуша – подождет.

Вдруг прознает, что Феклуша не родня, а девка сенная? Осерчает того гляди! Нет, с этим торопиться не след, надо ждать Ивана, как он скажет, так и поступим. Пока в приказную избу не пойду. Наверное мнится мне все…»

Аграфена вздохнула и решила про себя:

«Может, обойдется. Судачили мужики о торговом деле, а мне и вправду поблазнило».

К Соколовой подошли оба работника.

– Хозяйка, – осторожно спросили ее ребята, – отпустишь погулять на праздник?

– Когда еще? – недоуменно спросила Аграфена. – Только что праздновали Рождество Богородицы.

– Так то ж было девятого сентября, а скоро двадцатое: Вера, Надежда, Любовь и мать их София, большой праздник, никак нельзя пропустить. Там служба, и ярмонка, и гулянье ввечеру.

– Тимоша, ты же не ходок по службам, тебя не отпускаю. Ты же святую Софию не чтишь, зачем тебе праздник?

– Я верю в любовь и надежду, их и буду праздновать, – ответил парень.

– Вам бы только погулять, – взмахнула руками Аграфена, – а кто будет деньгу ковать? Есть-то каждый день хотите!

– Так мы не оплошаем, после праздника поднапрем и все дела справим в лучшем виде.

– Смилуйся, мать родная, я три месяца дома не бывал, дозволь отца повидать, – жалостливо попросил Тимоша.

– Ну, если так, то ладно, отпущу, но с уговором: в понедельник к вечеру быть на дворе и трезвыми, со вторника много будет работы.

– Благодарим, хозяйка! Мы, это… только в воскресный день разговеемся маленько – и все, можешь не сомневаться, – сказал работник из кузницы.

– Я рыбы привезу с озера, откуда река Комела берет исток, там у нас с отцом рыбные ловли.

– Так что – и на ярмонку не пойдешь? – спросила хозяйка Тимошу.

– Пойду, охота народ поглядеть, чуток погуляю – и к родителю на побывку.

– Ладно, ступайте, – Аграфена махнула рукой: все равно молодых не удержать. Про себя подумала: «Может, кого встретит Тимоша на ярмонке, кралю какую, не все же по Феклуше ему убиваться. Тем более, что у той ухажер знатный».

Эх, сама была в девках, везде хотелось ходить – и на ярмонки, и на вечерины, но родители не позволяли. Теперь она – мужняя жена, без Ивана всякое веселье мимо. Можно, конечно, и на гулянье сходить, но если кто недобрый на язык увидит – осудят: скажут, пошла Соколова вразнос. Люди разные бывают, это неженатым все позволено, а ей – нет! Ишь, говорят: «разговеться маленько». Знаем мы это маленько. Парни хлебнут хмельного квасу или вина, если кому по карману, и сходятся стенка на стенку драться на кулачки. Победители, даром что с разбитой рожей, все равно молодцы, остаются на игрище с девками, побежденные – убираются восвояси.

Девки на посаде есть всякие. Есть и такие, что оторви да брось – из хороших семей на игрища не пускают, говорят, там одно охульство. Видано ли дело – задрав подол, через костер прыгать или в угадалки играть. Стыдобушка, а им весело – молодые, глупые.

Угадалки эти – сущий срам. Девка становится спиной к парням, а один из них до нее дотрагивается,