Золото Омейядов. Часть первая - Ортензия

в голове случайным образом, благодаря исключительно интернету. Да и у монаха непонятно откуда взялся такой интерес. В католики нас перевербовать? Лишь бы Элен не ляпнула, что она уже католичка, у монаха вообще сердце здоровое, а то неважно выглядит.

Падре, вероятно, счёл мою заминку за нерешительность и почти дружески сказал:

— Мне бы очень хотелось побеседовать с вашими послушницами в атмосфере полной непринуждённости, убедиться, что ни одна из них не находится в зависимости, и покинем ваше заведение.

— В зависимости? — переспросил я, не сообразив, что он имеет в виду.

— Ну, конечно. Раз на территории монастыря находится военный полковник и девушки, скорее выглядевшие гвардейцами, нежели благочестивыми дамами, мне бы хотелось знать: не подвергаются ли послушницы гнёту и чрезмерным наказаниям за мелкие проступки?

— Любопытно, — я постарался изобразить добродушную улыбку, — вы проделали такой долгий путь, чтобы узнать, всё ли у нас в порядке? Вы так все монастыри обходите? В Европе уже всюду побывали и теперь пришло в голову узнать, что творится в заморских странах?

— Нет, — он сделал что-то вроде отрицательного кивка, на редкость неприятное ощущение. — Там нужен сан выше моего. Я передвигаюсь по окраинам Франции.

И ведь он точно сказал: по окраинам Франции. Даже с его жутким акцентом я это понял. Или французы уже в XVI веке подбивали клинья к Центральноафриканской Республике? А почему тогда негр, предок Лаймы, получал информацию на английском языке?

Захотелось выдать монаху теорию Дарвина. Мол, Бога нет, а мы все от обезьян. Просто трудились много, и как результат — человеческий облик. Ну а что, когда-нибудь потом весь мир поверит в эту чудовищную ересь, так почему бы не внедрить теорию Дарвина прямо сейчас и глянуть, придёт ли в неописуемый ужас церковник? А потом добить его словами из Библии: «Господь милостив. Всё, что есть вокруг нас, сотворил Он, и мы должны и дальше ждать милости от Него». Даже любопытно стало. Падре глаза вытаращит или выпучит? Вот совершенно не знал, как сочеталась теория Дарвина с католичеством. Не стал на этом зацикливаться по одной причине: не знал, если что, как объяснить, почему у женщин в таком случае не рождаются обезьянки. По логике, так и должно быть. А как с этим выкрутился уважаемый выдумщик, увы, понятия не имел. В школе биологичку больше интересовало, чтобы мы запомнили, как предохраняться надо, если что пойдёт не по плану, и как пользоваться тест-полосками девочкам.

Но до того, как мы углубимся в познания мира, я решил уточнить у него интересующий меня вопрос. В конце-концов для этого и встретился с этой братией.

«Одна тысяча шестьсот двадцать второй. А вы не пользуетесь календарём?» — монах даже прищурился, задавая этот вопрос. Мол, а чего ещё ждать от отсталого народа.

«Пользуемся, — тут же осадил я его, — но мы ведём его от сотворения мира».

«А день и месяц? А то, знаете ли, год — это слишком растяжимое понятие».

На самом деле день и месяц я знал уже давно, догадавшись, что мы перенеслись ровно на 400 лет, день в день, и каждое утро отмечал число. Просто хотелось лишний раз удостовериться и понять, чем так уникальна эта дата.

Итак, именно июль.

Монах принялся объяснять, что во время дождей, которые они провели в каком-то поселении, он сбился со счета и назвал примерные даты, которые и рядом не стояли с сегодняшним. Но это было и уже и неважно. Я получил ещё одно подтверждение.

А монах стал окольными словами рассказывать, что мы все здесь, живущие в Африке, подвергаемся смертельной опасности, потому как полным-полно в мире живёт злодеев, и предложил сделать негритянское государство под французским протекторатом. Типа, нужно приобщить меня к цвету цивилизованного мира, а то так и помру дурак дураком. А у них исключительно гуманитарные соображения, и будут защищать нас от нападков иноверцев. В нашу задачу всего лишь требуется по первому зову являться на ковёр к начальству и докладывать, сколько слоновьих костей добыли, злата, серебра и прочего, в чём так сильно нуждается то самое королевство, которое возьмёт нас под своё крылышко. И что это наилучший выход из создавшегося положения. К тому же, все равно наш монастырь находится на землях Франции. И раз уж договорились, то не пора ли перейти к делу и осмотреть наши закрома, которыми мы с радостью должны поделиться с защитниками обездоленных. И это не просто слова, мы закрепим наш договор подписями, после чего ни в чём не будем нуждаться. Ведь никто не осмелится напасть на подданных Французского Королевства.

Коротко и по существу. Не совсем коротко, около часа описывал, в какой мы ужасной были опасности, но, слава Богу, это всё в прошлом.

Остальные дворяне, хоть и втирали Элен о своих бравых похождениях, изредка косились в мою сторону и внимательно прислушивались к монотонному голосу монаха.

Меня едва на зевоту не пробило, еле сдержался, прикрыв рот ладошкой.

Пару раз пытался задать вопросы по интересующим меня темам, но монах плавно уходил от ответов и продолжал гнуть свою сторону. Вот так просто и надо понимать, что подобные проповеди уже приносили ему успех, а иначе что за толпа негров за ними следовала?

«Странный вы народ, европейцы», — сказал я, когда святоша принялся меня убеждать по второму кругу. — «У вас никогда не появлялось сомнение, имеет ли одна страна право вмешиваться в дела другой страны, какой бы отсталой она не казалась? Менять образ жизни, по которому народ хочет жить, руководствуясь своими правилами и законами. Устроить своё моральное существование таким, каким он его видит, и не оглядываясь на соседние, и совершенно не важно, дружественные это страны или нет. Не думали никогда, что наши взгляды на жизнь могут существенно различаться? А вдруг окажется, что ваш образ совершенно чужд нашему?»

Монах едва не остолбенел, да и остальные, внезапно умолкнув, уставились на меня. Вроде старался говорить вполне доступными словами, но даже во взгляде Элен появилась озабоченность. Но повторять и разжёвывать я не стал. Что-то до падре всё равно должно было докатиться. Подумает, сообразит и сделает выводы.

Да и, если честно, я вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, потому как понял одно: нам, случайно оказавшимся не в своей эпохе, никогда не удастся мирно и спокойно прожить свою жизнь. Мы будем чужими, куда бы ни