Похвала Сергию - Дмитрий Михайлович Балашов

Мужик этот, старик, хозяин зажиточного двора, прибрел в обитель, отстоявши пасхальную службу в Радонеже, где он надеялся увидеть Сергия, и сразу вопросил, здесь ли преподобный.

– Работает на огороде, подожди, – был ответ.

Любопытный крестьянин, однако, не стал ждать, а «приник к скважине»: огород был обнесен сплошным тыном из врытых в землю заостренных кольев. Через такую ограду не перемахнет никоторый зверь, ни лось, ни волк, ни медведь. Он увидел Сергия в рабочей сряде, разлезающейся, старой и ветхой оболочине, пегой, еще с тех времен обретенной и пошитой старцем, когда среди дареного сукна оказалось одно плохо покрашенное, с пятном, которое никто не захотел брать. Сейчас эту ризу, в которой игумен проходил лет десять, вразумляя тем, паче словес, свою братию, Сергий донашивал в пору огородных и иных грязных работ.

Привычное для братии оказалось настолько непривычно крестьянину, что он начал ругаться вслух, вообразивши, что над ним решили попросту насмеяться.

– Я пророка узреть пришел! Вы же мне нищего кажете! Бреду издалека, истерялся в дорогах! Мыслил: в честный монастырь попал, а вы глумитесь надо мною, над серым мужиком! Святого мужа видеть хотел! В чести и славе! А у этого ни порт красных, ни иное что многоценная, ни отроков, предстоящих ему, ни слуг, ни рабов, услужающих и честь воздающих мужу сему, но все худостно, и нищо, и сиротинско!

Старика в конце концов вытолкали за ограду, но Сергию, когда он кончил работу, о том донесли, так уж было заведено у Троицы. Сергий, отдавая мотыгу одному из братии, поглядел устало – в последнее время земляная работа начинала долить, – возразил:

– Он же не к вам пришел, а ко мне! Не делайте этого! – и сам тотчас вышел за ограду, позвал крестьянина, и, не сожидая от того ответа, обнял и поцеловал, а затем, поклонившись до земли, пригласил в монастырь.

По случаю ясного и теплого дня для общей трапезы столы накрыли прямо во дворе, и Сергий посадил крестьянина, подведя его за руку, справа от себя за стол. Братия, те, кто ругал мужика, молчали и низили глаза.

Прочли молитву. Сергий неспешно ел, расспрашивая старика, и тот, ублаготворенный добрым приемом, теперь уже доверительно сказывал старцу свою печаль: мол, пришел увидеть Сергия, да вот не довелось!

– Не печалуй! – отвечал преподобный с едва заметным лукавым прищуром в очах. – Здесь у нас милость Божия такова, что никто обделен от нас не исходит! И о чем ты печалуешь и что ищешь, то тебе Господь в сей час и пошлет!

Старик-крестьянин, однако, еще не успел должным образом обмыслить сказанное, как за оградою послышались топот и звяк, отворились ворота и во двор обители начали заезжать, спрыгивая с седел, ярко разодетые дружинники. Самый невинный грех был у Владимира Андреича: любил погордиться алыми, рудо-желтыми, лазоревыми, вишневыми, изумрудными, шитыми травами и серебром одеждами своей дружины. Торжественный выезд серпуховского князя всегда напоминал издали цветущий сад.

Княжеские бирючи и подвойские живо, под руки, никого не прошая, выпроводили замешкавшегося селянина из-за стола и отволокли посторонь. Владимир Андреич, вступив в образованный дружиною круг, картинно поклонился Сергию до земли. Преподобный благословил князя. Они сели одни, среди раздавшегося круга мирян и иноков.

Прежний крестьянин, суетясь, бегал вокруг, стараясь узреть из-за спин, что же происходит там, внутри, и наконец вопросил кого-то из предстоящих: что там за инок, сидящий с князем?

– Ты пришелец, что ли? – возразил спрошенный. – Неуж не слышал ничего о преподобном Сергии? Он-то и говорит с князем! – И, не сожидая ответа крестьянина, отворотил взор.

– Отче! – говорил меж тем Владимир Андреич. – Аз есмь к тебе за благословением, Олега Иваныча Рязанского бить идем!

Сергий сидел утупив очи и молчал. Серпуховский володетель начал горячо и многословно перечислять все Олеговы шкоды. Сергий молчал, и князь начал все более запинаться, наконец растерянно смолк. И настала тишина. Та, которая бывает в человецех перед великой бедой и в природе перед наступлением бури.

– Не потеряй воинов, князь! – токмо и высказал Сергий, подымаясь с лавки.

Владимир Андреич опустился на колени, принимая благословение преподобного, и словно бы услышал не сказанные вслух, но молчаливо произнесенные слова Сергия: «Не по истине эта война!»

И Владимир Андреич вздрогнул. Поднял недоуменный взор на маковецкого игумена и густо побагровел. Но прихлынувшее было к сердцу возмущение так же быстро и сникло. Не прав был брат! А игумен Сергий прав! Войны с Олегом затевать не следовало.

– Я воин! – успокаивал он после самого себя. – Думой решали! – А про себя поправился тотчас: «Решили-то, почитай, одни Акинфычи. Это им любо сёла на той стороне Оки заиметь! И все одно должен выступить и победить». С тем и ехал от Троицы. А на душе была смута, и остерегающие слова преподобного не шли из головы: «Не потеряй воинов, князь!»

Сергий, проводивши серпуховского володетеля со свитой, был так задумчив, что едва не позабыл про давешнего мужика, тут кинувшегося ему в ноги, все еще продолжая обмысливать княжеские трудноты Владимира Андреича, который неволею шел в задуманный иными несправедливый поход и не мог не идти! Не мог отринуть от себя дело неправое. Вот в чем ужас! Вот в чем и вот почему опасна вышняя власть! Прав ты, Господи, что царствие твое не от мира сего!

Заставив себя перестать мыслить на время о томительном искусе власти, он поднял, успокоил, простил и благословил крестьянина, провидя уже теперь, что через несколько лет тот, распростясь с одолевшею его суетой, сам явится в Маковецкую обитель, дабы стать иноком и навсегда отречься от мира, и невольно улыбнулся тому, как причудливо днесь пересеклись эти две судьбы смерда и князя, равно пришедших к нему, Сергию, за утешением, но один не узнал его в затрапезе, а другой не поверил ему и пойдет в бой, обреченный на поражение.

А истина по-прежнему была где-то высоко, надо всеми ими, и постичь ее можно было, лишь опростясь до зела или же возвысясь к самым высотам духа. Истина, как и в первые века христианства, не вмещала в себя суеты мира сего.

«Отдай кесарю – кесарево, и Богу – Богово». И сколько бы мы, земные, ни благословляли сущую неправду, Господь ее все равно не благословит и отринет от себя прегордых.

Сергий задумчиво поднялся по ступеням высокого церковного крыльца. Вышел на глядень. Отсюда открывался взор на дальние дали. Внизу, в кустах, негромко шумела река. А там, освобожденные от леса, простирались распаханные поля, серели тесовые и соломенные кровли далеких деревень, курились дымы. Пахло полем.