Уцелевшая. Она не пала духом, когда война забрала всё - Адива Гефен

– А как же ты? Что, если они узнают?

– Откуда они узнают?

– Они всюду ищут евреев.

– Я не боюсь. К тому же они меня уважают. В конце концов, они видят во мне дворянина избранной расы. Это очень важно для них.

Они вышли рано утром, задолго до того, как фермеры проснулись на утреннюю дойку. За несколько дней до их приезда Авраам перенес несколько одеял, теплую одежду и немного еды в укрытие.

– Чтобы вам хватило на несколько дней, – пояснил он. – Я надеюсь, что очень скоро наступит весна и мы сможем воссоединиться со всей семьей.

Они прокрались в убежище, не говоря ни слова, крепко прижимая детей к себе, стараясь не издать ни звука и не разбудить никого из членов семьи Парица Любосковица, которые не были посвящены в тайну.

На этот раз Шурка даже не оглянулась. Она знала, что дом ее детства больше не сможет их защитить.

– Мы забыли чашу пророка Илии! Как мы будем праздновать Песах без нее? – запаниковала Шурка, когда они были в пути.

И Авраам пообещал, что при первой возможности вернется в дом ее родителей и заберет серебряную чашу пророка Илии – прежде чем соседи разграбят их вещи, которые там остались.

– Нет, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты рисковал. Твоя жизнь мне дороже чашки.

Когда деревня осталась позади, Авраам и Сара остановились и посмотрели друг на друга.

– Иди вперед… – прошептал Авраам.

– В страну, которую я тебе покажу, – закончила фразу Шурка.

– Куда ты хочешь, чтобы мы пошли? – крикнул Авраам в небо.

– Почему папа кричит? – спросила маленькая Ирена, и Авраам поднял свою дочь и поцеловал ее.

В тот момент, зимой 1942 года, когда вся Польша была покрыта снежным одеялом, Шурка, Авраам и их дети стали беженцами, оставшимися без дома. С этого момента они больше не найдут ни отдыха, ни покоя, ни безопасного места.

Чтобы выжить, им приходилось прятаться из одного укромного места в другое.

12

Когда они вошли в маленькую деревянную хижину в имении Парица Любосковица и Авраам зажег фонарь, чтобы показать им укрытие, Шурка еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. Она прекрасно понимала, что это место, хотя и темное, и сырое, многолюдное, было гораздо безопаснее дома, который они оставили, где они подвергались реальной опасности.

Малыш Ицхак прижался к ней, пытаясь найти грудь, и заплакал.

– Что я могу сделать, мой малыш? У меня нет для тебя молока, – вздохнула она. – Бедный мой ребенок, что с тобой будет?

Снаружи бушевала снежная буря. Лишь слабый свет проникал в их захламленную хижину, а ветер грозил оставить их без крыши над головой. За неимением кроватей они расстелили принесенные с собой простыни прямо на полу, покрытом заплесневелой соломой, накрылись шерстяными одеялами и уснули в об – нимку.

Маленький Ицхак молчал, словно понимал, что вдоволь ему сегодня не наесться.

Шурка проснулась очень рано, чтобы попрощаться с Авраамом, которому нужно было вернуться в трудовой лагерь до рассвета. Маленькая Ирена тоже проснулась. Она посмотрела на ветхие деревянные стены, услышала свист ветра, сотрясающий маленький деревянный дом, и прижалась к матери. Шурка зажгла фонарь, который оставил им Париц, и принесла ей чашку горячего чая и кусок ржаного хлеба.

– Понимаешь, Алинка, – услышала Шурка, как Ирена разговаривает со своей куклой, – ты должна быть хорошей девочкой и быть благодарной за то, что у нас есть, потому что у других нет даже этого.

«Вот такой я была, – вспоминала Ирена много лет спустя. – Я была внимательным и серьезным ребенком. Я ни о чем не спрашивала, ничего не требовала, никому не мешала. Все, что мне давали, было хорошо. Дети быстро понимают происходящее и умеют приспосабливаться. Правда, тогда я не понимала, что происходит. Я не спрашивала, и мне никто ничего не говорил, но я знала, что с этого времени мне нужно быть послушной и вести себя тихо».

Маленькая Ирена уже так много знала о жизни и мире, а ведь она была еще совсем маленькой девочкой. Маленькой девочкой, у которой отняли права и которая была вынуждена приспосабливаться, довольствуясь тем, что было, если вообще что-то было.

Они пробыли в поместье несколько недель, пока не растаял снег и на улице не стало немного теплее.

Шурка считала дни до воссоединения с семьей. Над ними всегда висела опасность, что кто-нибудь из поместья пронюхает, где они прячутся. Поляки уже искали евреев, чтобы передать их гестапо. Поэтому им приходилось весь день сидеть в маленькой деревянной хижине. Только когда темнело, они могли ненадолго выйти на улицу.

Что делать в укрытии на протяжении стольких часов и как сохранять тишину?

Сказки, которые Шурка рассказывала Ирене в те бесконечные дни, когда они прятались в хижине, стали их важными товарищами и помощниками. Мама рассказывала сказку за сказкой. О принцессах и злых ведьмах, о мальчике из дерева по имени Пиноккио и о Красной Шапочке. Больше всего Ирена любила историю о сосне, которая была недовольна своими колючими иголками. Когда она попросила заменить их, дереву дали стеклянные листья, но они сломались; позже оно получило золотые листья, которые украли грабители, пока сосна не стала умолять вернуть ей прежние иголки.

Ирена слушала и просила Шурку рассказывать эту сказку снова и снова. И были другие… про козленка, ворон, дубы. Ирена слушала и слушала и всегда хотела еще и еще. Так проходили часы до вечера, когда они кутали маленького Ицхака и выходили во двор подышать свежим воздухом.

Они немного гуляли, срывали свежие листья, вдыхали сладкий воздух и возвращались в свое укрытие. Иногда они находили банку варенья или буханку хлеба у двери хижины, а иногда обнаруживали там кувшин молока, который Шурка подогревала и давала Ицхаку, который уже начинал улыбаться.

– Сколько еще, Авраам? – спрашивала Шурка мужа, когда он время от времени ненадолго приезжал ночью.

– Еще несколько дней. Терпение. По крайней мере, вы в безопасном месте.

– Безопасное место? Но евреев прятать запрещено, даже Людмила, жена Парица, не знает, что мы здесь. Он хороший человек и многое для нас делает. Но что будет, если выяснится, что он дает евреям убежище в своем доме?

– Он знает, что делает. У него важные связи, и никто его не тронет. Вам придется подождать. Еще несколько недель, и немного потеплеет, и мы сможем двинуться дальше.

Однажды Шурка посмотрела на Ицхака. Он был слаб и почти не плакал. Его глаза были печальны.