1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

Англичанин, тоже не ожидавший подобного напора от старика, вновь пошел пятнами и, уже не сдерживаясь, обиженно возмутился:

– У нас получилось от Индия до арабов. Why?.. Почему тут не получится? Голая, никому не нужная степь. На ней не работают и не живут! Почему вряд ли получится? Завтра же я передать документ другой мулла, и он прочитает его народу. А вы, – он вдруг успокоился и, щелкнув каблуками, отдал честь, – а вы до свидания!

Оставшись одни, Карабек с Садвакасом молчали, каждый думал о своем.

– Документ, который ты обещал англичанину, я видел очень давно, – как всегда неожиданно, начал разговор Карабек, – указ царя я лично передавал Кенесары, и смысла в нем тогда особо уже не было. По степи стояли станицы, волости переходили в уезды, султаны стали коллежскими асессорами, а ханы уходили в прошлое, навсегда теряя свою силу. Русским не было уже нужды заманивать казахов обещаниями о свободе. Мы с Чирковым в обмен на требование уйти от города отдали этот приказ Кенесары. Сейчас же эта бумага способна взорвать все.

– Может, действительно, лучше забрать ее у Халила и прочитать, как просят британцы? – Садвакас сцепил пальцы рук. – Сэр Томас в чем-то прав, степь сейчас никому не нужна.

– Может, – мулла пожал плечами, – но не нужна она ровно до того момента, пока ее у нас не забирают… Приказ, сам того не зная, привез в Акмолинск караванщик Халил и за это угодил в острог. Но кого-то в этой цепи я все же упускаю… Откуда в степи появилось новое оружие? Кто решил сравнять силы казахов с русскими? К то-то еще обосновался в степи, и это не англичане…

– А кто? – приглушенно спросил Садвакас. – Китайцы?

– Не знаю, – задумчиво ответил Карабек, и в этот момент прозвучал призыв на вечерний азан.

Муэдзин с минарета громко призывал мусульман Акмолинска к молитве. Заканчивался длинный и тяжелый, как путь по бескрайним равнинам Сары-Арки, день…

Часть вторая. дождь

Глава 9. Мантышная

Огромный лохматый пес, положив голову на вытянутые передние лапы, мок перед дверями одноэтажной серой мантышной, стоящей на углу Базарной и Большой Базарной улиц. Посетители, выходившие из дверей заведения, поглядывали на него, шарили в карманах и, вытаскивая то горсть семечек, то надкусанный пирожок, то кунжутную лепешку, бросали угощение. Пес, тяжело поднимая голову, смотрел виновато, благодаря каждого слабым лаем. Он умирал.

Зарядивший с ночи дождь размочил всю засохшую в городе грязь в липкое месиво, запрудил лужами центральные улицы, утопил подходы к мантышной пузырящимися ручьями. Чайханщик с утра накидал досок перед входной дверью, и горожане, прыгая по ним, как петухи по жердочкам, забегали в мантышную, оставляя у порога снаружи калоши и рабочие халаты. Пес с самого рассвета следил за входящими. Стайками залетели в дом халаты, пропахшие бараньим курдюком… За ними, кряхтя и ругая погоду, зашли пиджаки и брюки, пахнущие конским навозом… Потом забежали сюртуки с оттенком прелого зерна и соломы… Это были все привычные псу запахи и образы. Он различал их, как знает опытный чайханщик, кому какой чай подать, а кому что и покрепче. Смерть, хоть и наступила уже своей черной шершавой пяткой на самый нос пса, не задушила еще обоняние. Он даже чувствует и ее, смерти, запах. Душный, терпкий запах железа и гари – точь-в-точь такой же, как у входящего в дом человека в высоких сапогах и фуражке. Пес от схожести запахов тявкнул и поднялся на своих слабых лапах с набросанной для него чайханщиком соломы.

– Потявкай, потявкай, – сказал уездный начальник и потянул за массивное кольцо, служившее дверной ручкой, – боец ты знатный был.

В мантышной было тихо. Вошедший снял кепку и стряхнул с нее капли дождя, вытер ноги о лежавший возле второй двери коврик. В центре зала стоял столик, вокруг которого сидели трое сартов. Чайханщик, увидев, кто пожаловал в гости, низко поклонился, придерживая левой рукой свисающий с плеч белый фартук, и быстренько закрыл за вошедшим дверь, задвинув засов поглубже в скобу. Сидящие обернулись на гостя.

– Андрей Иванович, – уважительно, но с некоторой приторностью в голосе произнес Джалил, поднимаясь из-за стола, – в столь ранний час и к нам. Хамза, – обернулся он к чайханщику и что-то сказал на своем языке.

Чайханщик кивнул, скрываясь за кухонной дверью.

– К столу… к столу, – продолжил Джалил, – сначала еда!

Сидящие за столом подтвердили слова Джалила, разом подвинув свои стулья, чтобы освободить место новому гостю.

– Сначала дела, – усмехнулся Тропицкий, – потом еда. На сытый желудок я не работник.

Он достал из внутреннего кармана сюртука сверток и протянул его Джалилу:

– Долг за Калистрата возвращаю.

Джалил взял сверток, бегло глянул на него и положил на стоящий рядом стул.

– Андрей Иванович! Ну ваше ли дело долги отдавать… Сказали бы, я бы отправил кого к вам, сами бы принесли!

– Мое-мое, – быстро сказал уездный начальник, присаживаясь за стол, – служба, знаете ли!

Джалил, прищурив глаза, внимательно посмотрел на Тропицкого. Привычка искать второе дно в любом произнесенном человеком слове (если, конечно, говорящий не дурак) выручала его не раз. Вот и сейчас уездный начальник неспроста именно так ответил. «Служба, знаете ли». По факту оно, конечно, и правда, должность и положение обязывают его знать и решать многие дела. Но долг пьяницы Калистрата никак в понятие службы не укладывается. Тем более такое раннее появление в сартовской мантышной с возвратом этого долга. Чая с пловом он мог и дома у себя отведать. «Служба, знаете ли…»

Джалил собрал с утра всех своих, чтобы предупредить о возможных погромах в городе. За долгие века сарты научились нутром их чувствовать. А как не чувствовать, когда у каждого за спиной не один пережитый грабеж или бунт. Самого Джалила трижды грабили. Правда, еще в Бухарском эмирате дела эти были, в Акмолинске такого не случалось, но предчувствие, что скоро начнутся в городе вакханалия и поджоги, не покидало его со вчерашнего дня. Когда начнется, поздно товары прятать – все подчистую заберут, все до корня разломают и вынесут!

А кого в городе еще грабить? На кубринские угодья вряд ли пойдут степняки, встретят их там залпами. Сразу к сартам побегут: камнями да вилами вырывать то, что годами накоплено. Не любят их кочевники, презирают. Желтыми собаками кличут. Сколько лет Джалил пытался понять, за что их не любят, что именно в них так