Агдика - Александр Владимирович Быков

швец и жнец, и на дуде игрец. Конечно, все понимали к чему эта сальная поговорка, но обсуждать причуды одной из самых богатых жительниц Тотьмы Матрены Ивановны Черепановой никто не решался.

После святок купеческая вдова вызвала к себе приказчика.

– Скажи мне, Максим Федорович, – Черепанова подбирала слова с хитрецой в голосе, – говорят, Пановы переплюнуть нас хотят, вон какую громадину строят. Похваляются, что лучше церкви, чем них, ни у кого не будет. Это обидно нам слушать.

– Матушка Матрена Ивановна, все так и есть, чистая правда. Рисунки клейм работы батюшки моего каким-то неведомым образом у них очутились, добавили чуть-чуть завитков, и вот тебе новый узор, а основа-то нами придумана, вот где обида великая. К тому же церковь у них о пяти куполах будет, и колокольня выше всех в городе, а у нас что, одна главка, да колоколенка впритык.

– А ежели нам что изменить и тоже церковь о пяти главах сделать?

– Я про то ничего сказать не могу, отец у меня мастер, не я.

– Так езжай к отцу, пусть свое слово скажет и ежели надо, в контрахт изменения внесем.

– Дозволь, матушка, после Крещения съездить?

– А что так? Дела неминучие или еще какая причина нашлась?

Черепанова строго посмотрела на приказчика.

– Да Ваньке Кускову обещал в одном деле подсобить, – смутился Максим, – ему одному не справиться.

– Что за дело?

– Делает он купцу Нератову для сибирского пушного промысла карту, совету спрашивал уже не единожды, чертежи он чертить не горазд пока, учится только.

– А с чего карту делаете, уж не со Степана ли Яковлевича планов? – подозрительно спросила Матрена Ивановна.

– Что ты, матушка, у Нератова свои чертежи, только за ветхостью видно плохо, вот Ванька и советуется: ум хорошо, а два лучше.

– Ладно, голова мудреная, – улыбнулась купчиха, – быть по-твоему, поезжай после Крещения, даю тебе сроку две недели, управишься?

– Постараюсь, матушка!

– Смотри, а то я тосковать начну!

Матрена Ивановна поежилась, словно в истоме, и знаком отпустила приказчика.

В тот же вечер, как домочадцы улеглись спать, Максим Титов пришел к Агдике. Она уже приготовилась ко сну, сидела на кровати в одной исподней рубахе и о чем-то думала.

– Это я, куропатка! – ласково сказал Максим, он любил называть девушку русским переводом ее алеутского имени.

– Я жду тебя!

Максим скинул кафтан, сапоги, стянул порты.

– Обожди, я хочу сказать важное.

– Говори.

– Агдика имдагил[50], – шепотом произнесла девушка.

– Агдика самая лучшая, – ответил Максим и поцеловал ее в губы.

– Я тебе говорю, что у Агдики, наверное, будет ребенок.

– Ты что?

Максим отпрянул в сторону.

– Как уже? Так быстро?

– Это хорошо, что будет ребенок, это радость, всем свойственникам радость!

– Не думаю, что всем, – задумчиво ответил Максим, – Матрена Ивановна точно не обрадуется, будет пытать, от кого ребенок.

– Так мы скажем, что от меня, от младшей жены.

– Да ты что, сдурела, она же разорвет тебя на части и меня заодно.

– Почему?

– У нас не принято иметь две жены, Бог не велит.

– Не понимаю!

– Ну ты же крещеная, по монастырям ездила, должна понимать. У мужа всего одна жена, так сказал Господь.

– А как же я? – растерялась Агдика.

– Не знаю.

– Я думала, что я тоже твоя жена, как и барыня.

– Нет у меня никаких жен, и ты, и Матрена Ивановна – это другое, понимаешь, полюбовницы, не жены. Жена – это когда в церкви венчаны, а если нет, то полюбовница.

– Пойдем завтра в церковь, раз так, будет у тебя одна жена – Агдика.

– Матрена Ивановна не разрешит мне на тебе жениться.

– Почему?

– Потому, – устало сказал Максим, – ты все прекрасно понимаешь.

– Илимин алагахт,[51] – прошептала Агика.

Напрасно, он оделся и вышел из комнаты. Настроение Титова было испорчено. «Матрена Ивановна узнает, что Агдика понесла, разгневается! На кого подумает: на Мирона, меня или Ваньку Кускова? Мирона сразу отринет, Агдика его не жалует, кто остается? Кто ближе всех к Агдике? То-то и оно!»

И тут Максим Титов понял, что это конец всем его планам. Он будет безжалостно изгнан из дома Черепановых, контракт на постройку церкви с артелью его отца расторгнут, и останется Титов младший, как и прежде, на подхвате. Тотемские будут вслед смеяться и пальцем показывать, придется уезжать, искать работу в иных местах. Это не просто, в других городах свои артели работают, и денег на строительство не столько, как в Тотьме.

Он долго не мог уснуть. Агдика спутала все расчеты на будущее.

«Может, Ванька Кусков поможет, возьмет на себя грех, – размышлял про себя Титов, – а что, девушка ему нравится, это видно, он ее и подпорченную примет. Невелик грешок, коль у девки был дружок. Надо с ним поговорить» – решил Максим и успокоившись отошел ко сну.

Старая нянька крадучись зашла в опочивальню Матрены Ивановны. Купчиха любила поспать, и беспокоить ее раньше десяти утра было опасно.

– Что тебе? Не видишь, я еще сплю, позови лучше Гашку, пусть меня оденет и причешет.

– Обожди, матушка, ее звать, я тебе что-то сказать хочу наедине.

– Важное?

– Это как решишь.

– Говори.

– Гашка-то наша с Максимом Федоровичем слюбилась.

– Как?

Матрена Ивановна подпрыгнула на постели.

– А вот так, я не теперь еще заметила, как он к ней по ночам в светелку ходит. Оглянется по сторонам и стук-стук в двери. Она тихонечко: «Кто там?» А он: «Это я, перепелочка». Она его и впускает. А один раз двери закрыли неплотно, я все и увидала.

– Врешь, старая, запорю, коли лжу сказала!

– Я, Матрена Ивановна, тебе, чай, не чужая, ты моим молоком вскормлена и мною выращена. Мне врать ни к чему, говорю, что видела.

Нянька перекрестилась.

– Ну ладно, не сердись, говори, не томи.

– Так вот, – старуха присела на кончик кровати, – рассказываю.

Встречает она его в самолучшем платье, которое ты ей в Вологде пошила с этим, как его, напередником.

– «Помпадуром», что ли?

– Ну да, с ним. Стоит перед Максимом, выхорашивается, подол у напередника приподнимет, личико свое прикроет так, что одни глаза блестят, глядит на него сквозь кисею и пританцовывает. А он ей всякие слова ласковые говорит, потом бант на поясе развяжет, и давай корсет снимать…

– Все, хватит, – отрезала Матрена Ивановна, – не хочу это слушать.

Она помолчала, глядя на няньку, и вдруг спросила тихим голосом:

– И давно это у них?

– Так еще до Рождества заприметила, таится Максим Федорович, но от меня в этом дому тайны нет.

– Убью дрянь! – решительно сказала Матрена Ивановна.

– Поспешай медленно, – ответила нянька, – Максим-то Федорович днями домой едет, виду не