Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

поддержанию порядка – такая конструкция могла выдержать почти любые перемены. Кальвинизм превосходно служил опирающемуся на силу правящему классу, а лютеранство – его подданным. Эта религиозная ситуация может объяснить достижения Пруссии в области рационализации военного и гражданского управления.

Возвышению Пруссии способствовали и внешнеполитические обстоятельства. 8 июля 1809 г. под Полтавой русскими войсками было разбито войско протестантской Швеции. За 80 лет до этого Густав-Адольф поднял военное знамя протестантства в Европе, и вот этот век шведского военного могущества завершился. Казалось, в Европе на смену мощной протестантской военной силе придет Саксония, тем более что в прошлом герцог Саксонии Мориц соперничал с императором Священной Римской империи немецкой нации Карлом V (1500–1558). Залогом претензий герцога Морица было процветание Саксонии, в которой крупнейшим торговым центром был богатый Лейпциг. Последователь Морица Август II Сильный (1670–1733) курфюрст процветающей и богатой Саксонии и король мощной тогда Польши вполне мог воспользоваться поражением Карла XII под Полтавой с тем, чтобы занять лидирующие позиции в северо-восточной Европе. Но вопреки всем ожиданиям и расчетам в XVIII в. совершенно теоретически неожиданно к вершинам имперской власти и могущества смогла подняться первоначально маленькая и бедная протестантская Пруссия, которая в XVIII в. смогла не только заменить Швецию в качестве крупной военной силы в Европе, но и противостоять своему самому мощному сопернику – Австрии, а порой всей Европе. Своим феноменальным подъемом Пруссия обязана двум политикам – Фридриху Вильгельму I (Великому курфюрсту) и его сыну Фридриху II (Великому). Оба они обладали ярко выраженным кальвинистским этосом и целеустремленно создавали воинственное государство, в котором служение было высшей добродетелью. Как отмечал в свое время Фридрих Мейнеке, у прусского государства со времен Фридриха Вильгельма I и Фридриха Великого было две ипостаси. Одна из них была способной к восприятию и культивированию гуманизма, а другая противоположного свойства. Но также и неоднократно осужденный и проклятый прусский милитаризм имел свою позитивную ипостась: железное чувство долга, аскетическая простота понятия служения, дисциплина характера[155].

Безусловно, военные успехи Пруссии, учитывая ее размеры и ресурсы, сделали ее Спартой в тогдашней Европе. Все классы ее иерархически организованного населения пришли к пониманию строгого долга, во многом в духе кантовского категорического императива, но долга в основном по отношению к государству[156].

В 1772 г. Пруссия приняла участие в первом разделе Польши, получив сухопутную связь Бранденбурга с Восточной Пруссией через Померанию. 1700 квадратных миль отошло к России, 1500 – к Австрии и 690 – к Пруссии. Население территорий, отошедших к Пруссии, состояло на 55 % из немцев-протестантов. По повелению Фридриха Великого 28 сентября 1772 г. польское крестьянство в присоединенных районах было освобождено от унизительного крепостного рабства вопреки сопротивлению польской шляхты. На последнюю король просто мог не обращать внимания[157].

В Семилетнюю войну Пруссия одна сражалась с вражеской коалицией, имевшей численность населения 80 млн со своими 4 млн Настоящим чудом было то, что она смогла противостоять такому количеству врагов так долго одна, поскольку Ганновер и Англия, бывшие в союзе с Пруссией, не оказали ей никакой помощи[158]. Гёте отмечал, что именно в Семилетнюю войну дух немецкого национального самосознания, втоптанный в прах в Тридцатилетнюю войну, воспрял благодаря протестантской Пруссии. Влияние первоначальных побед Фридриха Великого имело для немецкой нации значение прямо «культурной революции».

Прусские солдаты смогли одни вытянуть семилетнюю бойню с пятнадцатью крупными битвами, из которых шесть было проиграно. Несмотря на поражения, прусская армия каждый раз возрождалась как феникс из пепла. Переносить поражения, как известно, гораздо труднее, чем победы, как гласит русская поговорка: за одного битого двух небитых дают. В ходе войны почти все наемники из прусской армии дезертировали, поскольку тяготы ее были ужасны. Зато сформировалось ядро собственно прусской пехоты и конницы, которые знали, за что воюют – за короля и отечество. Как писал один из современников, если было в тогдашней Европе нечто похожее на древнюю Спарту или Рим, то это была Пруссия[159].

Даже когда это войско потерпело поражение, между прочим, по вине самого прусского короля, от австрийцев в ночной баталии при Гохкирхе, и утром Фридрих II ехал верхом вдоль фронта своего потрепанного войска в виду победивших австрийцев, прусская пехота приветствовала его протяжным и громким восторженным воплем «Фриц, Фриц, Фриц!». Австрийцы от этого проявления лояльности прусскому королю оторопели и на всякий случай отошли на безопасное расстояние… Известен его обращенный прусским гренадерам боевой клич, который потом на все лады переиначивали все – от нацистов до современных голливудских боевиков «Rackers! Wollt ihr denn ewig leben?!» (Вечно жить захотели, живодеры?!)[160].

После катастрофы под Кунерсдорфом по всем мыслимым масштабам Фридрих должен был капитулировать, казалось, удача его совершенно покинула, союзники-англичане крайне скупо давали деньги, Берлин в ходе войны был дважды оккупирован. Несмотря ни на что, Фридрих не думал сдаваться… Каждый из его соперников знал, что после поражений прусский король становится еще изобретательнее и опаснее. Его девизом в войну были слова: «Важно не то, что я живу, важно, что я выполняю свой долг». Когда, благодаря счастливой случайности, в 1763 г. был все же подписан Губертусбургский мир и Пруссия осталась при своем (отстояв Силезию), это было только подтверждение поговорки: везет тому, кто везет.

Весьма характерным для развития Пруссии было учение о моральном обновлении человека – пиетизм, который обосновывал необходимость активности человека не в личных интересах (как в кальвинизме), а в интересах общности. Пиетисты отличались исключительной самоуглубленностью и поглощенностью внутренним миром; их цель – непосредственное общение человеческой души с Богом; их отличала повышенная эмоциональность, щепетильность в соблюдении нравственного долга и строжайшая самодисциплина. Пиетистов среди лютеран выделяло стремление к солидарности между людьми, взаимному уважению, внушенные их страстным протестантизмом; их вера в неприукрашенную истину, в силу добра, во внутренний свет; их презрение ко внешним формам; их непреклонное чувство долга и дисциплины. В немецкой «Энциклопедии теологии» (1996) в статье о пиетизме Мартин Брехт писал: «Пиетизм – это самое значительное религиозное обновленческое движение протестантизма после Реформации. Его направленность на глубокое внутреннее осознание и прочувствованность христианства можно считать одной их главных характерных черт нового времени»[161]. По меткому выражению Карла Хинрикса, «если пуританство – это религия предпринимателей, то пиетизм – это религия чиновников»[162]. Наиболее крупным представителем этого учения был Герман Август Франке (1663–1727). Франке с большим рвением и очень плодотворно занимался народными школами, которые до него находились в заброшенном состоянии. Обычно пиетизм рассматривают исключительно как литературное течение и связывают его с размягченностью чувств, жеманством, бестолковым прекраснодушием; но на самом же деле пиетизм – это аскетическая и мистическая