Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

В организационной сфере пиетизм был трезвым и жестким реформационным движением, которое по своей социальной и экономической активности было близко кальвинизму. Вместе с тем пиетизм был движением против бюрократизации религии и равнодушия церкви к социальным бедам, не претендующим на всеобщую реформу церкви и государства. Под воздействием идей Франке выросло много поколений прусских учителей, священников, чиновников, офицеров. Как нигде в мире государственная служба в Германии стояла на высоте. Иммануил Кант с полным правом писал: «Если Франция – страна моды, Англия – страна причуд, Испания – страна почитания предков, Италия – страна роскоши, то Германия – это страна титулов»[163]. Известный французский анекдот нацистских времен также указывал на организованность немцев как на их примечательную черту: «Один итальянец – это патриот, два итальянца – это демонстрация, три итальянца – это пораженчество. Один француз – это изысканность, два француза – любовь, три – революция. Один немец – это поэт, два немца – это организация, три – война»[164].

С пиетизма начался век народных школ, реальных училищ, работных, сиротских, инвалидных домов, обставленных не карикатурными диккенсовскими уродствами, а устроенных с прусской педантичностью, основательностью, порядком. Пиетизм, помимо прочего, исполнил еще одну функцию: в годы наполеоновских войн многие прусские офицеры вступали в пиетистские кружки по той причине, что конструктивные религиозные установки были лучшим оружием в борьбе против французского рационализма, секуляризма, революционных веяний. Кроме того, пиетизм удовлетворял потребность народных масс в религиозном возбуждении. Эрнст Трельч по этому поводу писал: «Все теории, в которых религия в своей сущности понимается как эмоция, предчувствие, поэзия, символическое изображение представлений, таящихся в подсознательных глубинах человеческой натуры, как деятельный стимул, как душевное настроение, словом, все эти наиболее ценные выводы современного религиозного знания исходной точкой имеют пиетизм»[165]. Романтический протест против западного рационализма, стремление возродить эмоциональный, мистический, волевой элемент религии у Гердера, Гёте, романтиков – во всем этом прослеживается влияние пиетизма[166].

Кредо пиетизма выразил в своем завещании прусский король Фридрих II: «Наша жизнь – это быстрый переход от момента рождения к смерти. В этом промежутке времени человек должен упорно трудиться на благо государства, которому он принадлежит»[167]. Первенство в немецком Просвещении принадлежит тому же Фридриху II, который в своем завещании написал: «Хорошее правительство должно иметь систему столь же стройную, как философская»[168]. При вступлении на трон он объявил о даровании равных прав всем вероисповеданиям в королевстве. Сам Фридрих Великий был в этом отношении образцом: несмотря на войны, он стремился как можно больше избавить народ от их тягот, был очень бережлив, стремился обеспечить прогрессивное духовное развитие, просвещение народа, возможно более полнокровное экономическое развитие. Безусловно, его деятельность не была деятельностью либерала, но слава о прусском порядке, особенно правопорядке, превосходной организации государственного управления распространилась на всю Европу, у Фридриха II были подражатели: российский император Павел I, австрийский – Иосиф II. Излишне упоминать о том, что современниками Пруссия воспринималась не как тирания, а как прогрессивное правление, несмотря на деспотизм Фридриха II. Последний, наверно, очень удивился бы, если бы узнал, что сделался героем антилиберального, антирационалистического немецкого национализма, а ведь так и было в период Веймарской республики, да и нацисты высоко ценили его имя как националистический символ. В этой связи Герхард Риттер весьма резонно отмечал, что национал-социализм так же радикально отличается от национализма времени Фридриха Великого, как флейтовый концерт в Сан-Суси отличается от гимна «Хорст Вессель»[169]. В первой половине XIX в. под влиянием немецкой романтики Фридриха Великого почитали фигурой «ненемецкой», «далекой от нации», «атеистической». Лишь после поражения революции 1848 г. его роль стали переосмысливать. Ясно, что его фигура до крайности противоречива: король-просветитель, реформатор, поборник терпимости, воспитатель народа, мятежник против средневековых порядков – удивительно, что при всех этих качествах Фридрих Великий долгое время почитался левыми как олицетворение реакции[170]. Старейшиной немецких историков в конце Второй мировой войны был Фридрих Мейнеке, который всю жизнь занимался выстраиванием сложных отношений между немецким национализмом и космополитическими веяниями, берущими начало в Сопротивлении. В одной из своих самых впечатляющих книг Майнеке писал, что гуманистическая традиция вовсе не была уничтожена доминирующим положением Пруссии в XIX в.[171]

Примечательной особенностью Прусского государства было то, что правящая династия Гогенцоллернов исповедовала кальвинизм в отличие от своих подданных лютеран. Дед Великого курфюрста в 1713 г. обратился в кальвинизм, дабы ничто не препятствовало получению графства Клеве и графств Марк и Равенсберг, переходивших к нему по праву наследства: он женился на кальвинистке – дочери своего кумира Фридриха Генриха Оранского.

Кальвинистская и лютеранская церкви в Пруссии были объединены в 1817 г., что еще более упрочило позиции абсолютистского государства. Пришедший из Швейцарии, Голландии, Франции кальвинизм принес идею государственного резона, которая Гогенцоллернам показалась конгениальной, и они ее реализовали последовательнее всех. Стремление к власти у Гогенцоллернов (речь прежде всего идет о Фридрихе Вильгельме I и Фридрихе II) было рационализировано кальвинистской этикой, стремление к власти не выступало необузданной демонической силой, и сама власть осуществлялась методично, расчетливо, как осознанная профессиональная задача правителя, что совсем не характерно для континентальных монархий. Прусский король рассматривался как первый слуга государства. Иоганн Шерр передает следующий весьма характерный анекдот о Фридрихе Вильгельме I (1713–1740). Однажды придворный кавалер, читая вечернюю молитву королю, счел своим долгом вместо: «Господь да благословит тебя!» прочитать: «Господь да благословит Вас!». Фридрих Вильгельм I тотчас закричал на него: «Собака! Читай верно, пред Господом я такой же пес, как и ты»[172]. По всей видимости, «солдатский король» Фридрих Вильгельм I был первым истинным инспиратором прусского духа… Он был убежден в необходимости простоты, бережливости, эффективности и в этом был антиподом Людовику XIV. Девизом Пруссии в эту эпоху могли бы быть слова Фридриха Вильгельма I: «Parol auf dieser Welt ist nichts als Müh und Arbeit»[173].

Кальвинисты были убеждены, что лишь профессиональный успех, неважно, в какой сфере деятельности, является божественным знаком избранности. Кальвинист, таким образом, это упорно работающий человек; к такому, строго говоря, буржуазному типу принадлежало большинство Гогенцоллернов. Даже Вильгельм I был таким человеком, о высокой трудовой этике которого Бисмарк в своих мемуарах оставил следующий отзыв: «С момента учреждения регентства принц Вильгельм так живо почувствовал недостатки своего образования, что работал день и ночь, только бы восполнить этот пробел. Занимаясь государственными делами, он работал действительно в высшей степени серьезно и добросовестно. Он прочитывал все входящие бумаги, а не только те, которые его интересовали, изучал трактаты и законы, чтобы выработать себе самостоятельное