Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов

Первые слухи о Лжедмитрии

Но только знайте: лишь бы не корила

Мне душу совесть, я в суждённый миг

Готов на всё, что предрекли светила.

Данте Алигьери

(«Божественная комедия»)

После этого необходимого отступления вернёмся к нашему герою.

Сколько бы ни скучал при своей должности Воейков, сколько бы ни размышлял о всяком… Однако продолжал добросовестно нести службу, и оставался в уверенности, что какое-то время так всё и продолжится. Опять же, хоть и считал себя обделённым благодарностью покровительствовавшего вельможи, но с другой стороны, считал свою службу не слишком обременительной. Тем и довольствовался ныне, надеясь-таки на будущее.

Так тянулись годы.

…В какой-то момент ситуация начала меняться – однако совершенно не в том направлении, как Воейков ожидал. И пристав поначалу затруднялся оценить, как это может сказаться на его личной судьбе.

Году примерно в 1603-м от Рождества Христова до него впервые донёсся слух о появлении в царстве чудесным образом спасшегося царевича Дмитрия Ивановича, князя Угличского, сына покойного Иоанна Грозного от седьмой, не признанной Церковью жены.

Новость эту начали обсуждать – поначалу шёпотом, с оглядкой, а потом уже в голос, не таясь.

Как-то ближе к вечеру пришёл к Воейкову всё тот же зодчий Захарка. Принёс штоф вина, выгнал из горницы бабу, у которой проживал пристав, тщательно притворил за ней дверь.

– Что скажешь, Ванюш? – тревожно заглядывая в глаза Воейкову, спрашивал строитель. – Может такое случится?

– Не может! – твёрдо ответил Воейков, понимавший, что именно настолько озаботило град од ельца. – Я сам в Угличе тогда оказался!.. Меня тогда тоже допрашивали, как видока, самолично Елизарка Вылузгин опрос вёл, глава Поместного приказа… Хотя собственно того, как погиб царевич, своими глазами я не видел. А вот мёртвого мальца уже видел, вот этими самыми глазами видел, – показал он растопыренными пальцами. И потом ими же обмахнулся: – Вот те крест!..

О событиях того давнего уже майского дня 1591 года знали все, и говорили об этом разное. А уж шептались – и того больше!

Царствовал тогда ещё Фёдор Иоаннович – государь слабый и болезненный. Блаженный!.. Так что фактически за него руководил Опекунский совет, о котором уже столько говорилось выше.

У официальной власти всегда и везде имеются недовольные. А уж в ситуации, которая сложилась в Кремле на тот период, – и подавно! При слабом государе каждый хотел бы оказаться поближе к казне; а если кому не повезло попасть в это число, завидует счастливчикам.

Однако недовольство – недовольством, но чтобы недовольные объединялись в некую организованную силу, им нужен какой-то стяг, некий символ, а ещё лучше личность, олицетворяющая этот символ. Таким стягом в какой-то момент и стал последний на Руси удельный князь – Дмитрий Иоаннович, получивший во владение приволжский городок Углич. Всё же кровь в нём царская, хотя и прав официальных на московский престол не имел – брак царя Иоанна Грозного с Марией Нагой церковь не признала.

– Гордились угличане тем, что Дмитрий обосновался именно у них, – рассказывал Меньшой Захарке. – Крепко гордились. А когда стало ясно, что царь Фёдор навряд ли уж сумеет родить наследника, они и вовсе чваниться начали: мол, наш князь-то скоро государем всея Руси станет!.. А всякие недовольные царём Фёдором и его приближёнными, а особенно возвышением Годунова сотоварищи, эти настроения в Угличе всячески подогревали…

Меньшой помолчал, задумчиво прокручивая в сильных пальцах оловянный стаканчик, в котором плескалось хмельное.

– Ежели прямо сказать, Захарка, не случись той гибели царевича, смута в царстве началась бы.

– Неужто?.. – усомнился сотрапезник.

– Точно началась бы! – твёрдо ответил Воейков.

И опрокинул-таки содержимое стакашка в рот.

…Не рассказал Воейков приятелю, как он, собственно, по какой причине попал в Углич. Уж что-что, а молчать и скрывать истину он умел. Да и то – при его тайных миссиях откровенность опасна для жизни.

А дело обстояло так.

Вызвал его как-то к себе Первый боярин Борис Годунов. Тщательно запер дверь, говорил ласково, доверительно, подкупающе откровенно. Негромко, чтобы не подслушал кто…

– Вот гляди, Ванюша, что получается, – начал он издалека. – Царевич Димитрий – несмышлёныш ещё. А уже норовом своим – и вовсе в папашу пошёл… Суров растёт, жесток… Послушай-ка, что иноземный соглядатай Джильс Флетчер о царевиче пишет – Сёмка депешу его перехватил…

Боярин Сёмка Годунов – родич Первого боярина. Он при дворе возглавлял негласный тайный сыск против инакомыслящих… О нём много чего страшного шёпотом рассказывали…

Между тем, Борис Фёдорович нашёл на столе нужную бумагу, пробежал глазами, отыскивая нужный фрагмент, зачитал:

– «В младых летах в нём начинают проявляться качества его отца. Он находит удовольствием в том, чтобы посмотреть, как убивают овец, и вообще домашний скот, видеть перерезанное горло, когда течёт из него кровь (обычно дети бояться этого) и бить кур и гусей палкой до тех пор, пока они ни издохнут»…

Отложил бумагу, прошёлся по горнице – Годунов не любил долго сидеть. Вернулся, остановился перед Воейковым.

– Да и другие забавы у него немногим лучше… Вырезывает из чурочек фигурки человеческие, а потом казнит их по-разному – кого сожжёт, кому голову отрежет, кого повесит… И каждой такой чурочке имя даёт – кому боярина какого, кому кого из их подручных… – посмотрел внимательно при этих словах в глаза Воейкова. – Вот так, говорит, стану поступать с каждым, кто супротив меня!..

– А Мишка что доносит? – осмелился спросить Воейков.

Он уже понимал, что получит сейчас некое деликатное задание, потому хотел максимально войти в курс дела.

Дело в том, что в Угличе сложилось своего рода двоевластие. С одной стороны, уделом правил двор, сформировавшийся вокруг царевича Дмитрия. С другой – прибывший из Москвы пристав, дьяк Михаил Битяговский, который проводил политику Москвы.

Битяговский при Годунове – сродни Воейкову. Не в смысле прямого родства, а только он тоже выдвинулся из неродовитых, и потому предан Борису Фёдоровичу. Понимая, что только при нём что-то значит. Соответственно, и готов выполнять любые его распоряжения.

А может и выполнял… Это ж только детишкам-несмышлёнышам внушают, что тайное всегда станет явным – разумный человек понимает, что далеко не всегда. Ну а о чём-то, так и вовсе лучше не задумываться.

Понимал Иван, что и помимо него имеются у Годунова незаметные исполнители тайных поручений. И Мишка Битяговский вполне, по его мнению, для такой миссии годился.

– Да вот то и доносит, что достойный сынок