Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов

Воейков умел скрывать свои чувства и мысли. И лицемерить умел.

Однако куда ему тягаться в этом отношении с Годуновым!

Всю жизнь Годунов старался в своей деятельности подражать Иоанну Васильевичу. «Не создай себе кумира!» – наставляла Библия. Борис Фёдорович – чрезвычайно набожный человек – такого кумира себе создал.

В одном он только никогда не следовал по его пути – никогда не устраивал из борьбы с инакомыслящими показных кровопролитий. Годунов умел изыскивать другие варианты их устранения…

При этом с каждым из таких вершителей тёмных дел старался найти такой тон, чтобы они служили ему не за страх, а за совесть. Такая служба и вернее, да и казне дешевле обходится…

Вот и теперь, отправляя Воейкова в Углич, боярин старался воздействовать именно на душу его.

– Мне нужно точно самому знать, что творится в Угличе, – говорил он, ласково глядя в глаза подручному. – Бояться ли нам того, что там происходит, не затевается ли крамола какая…

…Пока Воейков ехал в Углич, всё размышлял об услышанном.

В общем-то, главное, что ему стало ясно из слов боярина, что царевич Дмитрий очень неугоден Кремлю.

Да, он рождён вне освящённого Церковью брака. Однако он является единственным, помимо Фёдора Иоанновича, прямым потомком царского рода, восходящего к Ивану Даниловичу Калите! Пока он жив, положение любого другого царя, возведённого на трон пусть даже и Земским собором с благословения Патриарха – это положение будет оставаться шатким.

Когда малолетний ныне царевич подрастёт – удовольствуется ли он положением удельного князька, если на царском троне окажется человек, не имеющий на то узаконенных вековой традицией прав?..

Даже если у слабосильного Фёдора родится-таки сынишка – он окажется младше Дмитрия!..

К тому же, в этом случае неизбежны вопросы: как так – сколько лет не могла его жена Ирина родить, а тут вдруг и опросталась!.. Не иначе, помог кто… Хоть и благочестива она, и искренне любима всеми, а только когда дело касается выгод, симпатии остаются в стороне. И поползут слухи-сомнения о сомнительности наследника, и тут любой слух окажется на пользу смуте.

В рождении того же Иоанна Грозного тоже ведь не всё ясно, – продолжал рассуждать Воейков. Упорно ведь говорили, что нагулок он…

В общем, как ни крути, а пока жив угличский царевич, в царстве не исчезнет зародыш Смуты.

Так что ж выходит – царевич обречён?..

Как изначально оказался обречённым его небесный покровитель Дмитрий Солунский в период своего земного пребывания, когда в город вошло войско Максимиана?..

Воейкова, конечно не сочтёшь человеком сентиментальным. Он довольно спокойно признавал, что для пользы государства можно казнить кого угодно: и дородного боярина, и красивую женщину, ну а возникнет нужда, так и невинного ребёнка. На всё – воля государева!

Однако поднять руку на царевича!.. Решиться на такое смог бы?..

И, признавая за собой некоторое малодушие, Иван признавался сам себе, что искренне благодарен Годунову, что он поручил эту миссию не ему.

Впрочем, рассуждал дальше Воейков, а что такого сказал ему Годунов, что он вдруг решил, будто убийство царевича предрешено?.. Ничего, из чего следовал такой вывод, он не произнёс.

Годунов просто поделился своими сомнениями, высказал опасение о будущем царства… И просто лишь попросил его, Меньшого Воейкова, убедиться в настроениях угличан.

Ничего царевичу не грозит! Во всяком случае – по повелению Первого государева боярина Бориса Годунова. И если что и случиться, то только по воле Божьей!..

Успокоив себя этой мыслью, Воейков задремал, убаюканный покачиванием возка, в котором ехал.

Убийство царевича Дмитрия

Даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу.

От Иоанна (16,2)

Государев поручик Иван Воейков приехал в приволжский городок буквально за два дня до трагедии, которая, как впоследствии стало ясно, всю историю России повернула на новую колею.

И впрямь ведь удивления достойно! Иной раз тысячи и тысячи душ в лютой сече, или от иной какой напасти, от мора, например, отлетят от тел своих – а жизнь на белом свете как текла, так и продолжает протекать, словно и не рождались они на белый свет. А иной – один-единственный выстрел, один точный удар кинжалом переламывает, а то и перемалывает судьбы миллионов и миллионов!..

Можно сколько угодно рассуждать о роли личности в истории. Но роль внезапной смерти в истории, роль убийства – вот этот фактор слишком часто играл в судьбах стран и народов решающую роль…

– Ты сам-то в Угличе когда бывал? – спросил Меньшой у Захарки.

– Не доводилось.

– Кремль угличский, Княжий город, там стоит на берегу Волги. На мысу. И попасть в крепость можно только по мосту, который через ров перекинут, через Никольские ворота. Ров широкий – саженей под десять… Большая крепость, просторная, стены бревенчатые, двойные, тёсом крытые… А посерёдке, как водится, – воеводин двор, дом красного кирпича. Там царевич со своими присными и проживал. Его матушка, Мария Фёдоровна, мамка – Василиса Волохова, кормилица Арина Тучкова… Ну, все, в общем. А Мишка Битяговский с сыном Данилкой, да Данила Третьяков, приставы, значит – они отдельно проживали. Рядом, но отдельно.

Воейков рассказывал о событиях былого осторожно, взвешенно, стараясь не сказать чего лишнего.

– Я решил остановиться не в самой крепости, а в городке, поближе к пристани, за Каменным ручьём, – говорил он.

И не рассказал о причинах такого решения.

А причина имелась. Прибыл он уже вечером, заночевал на постоялом дворе при ямской станции. На второй день по приезде, с утречка отправился в кремль к Битяговскому. Хотел поговорить по-приятельски, вызнать его настроение… Однако Мишка к разговору оказался нерасположен, отговорился занятостью – даже закусить не позвал, извинившись, правда.

Тогда и решил Иван оставаться подальше от царевичева соглядатая, надеясь, что у посадских больше узнает полезного.

Потолкался на торгу, сходил в баньку, заглянул в стрелецкую слободу, что размещалась в пределах Земляного города, пображничал слегонца с полусотенным, с которым оказался немного знаком по былым походам…

А на следующий день как раз оказалось трагичное 15 мая!

– Я с утра отправился в Воскресенский монастырь, – продолжал рассказ Меньшой. – Дело у меня имелось к тамошнему келарю, – соврал он.

На самом деле, просто хотел послушать, что монахи между собой судачат. Монах ведь тоже монаху рознь: кто и в самом деле настрого от мирского отошёл, а кого мир никак от себя не отпускает. В иных обителях сплетен бурлит больше, чем на рынке