Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов

должен предупредить, Стефан! – внушительно произнёс Воейков. – Филарету запрещено передавать сведения о его сыне… Ну и о супруге его бывшей тоже. Попытаешься через кого запрет нарушить – на себя пеняй!..

– Говорю ж тебе – я от воспитанника прибыл. Он ему и вовсе не родня…

Только теперь полез Стефан в суму, висевшую на поясе. Достал оттуда пакет – уже порядком затрёпанный, помятый, со взломанной печатью.

– Сам читал, что ли? – мимолётом спросил Воейков.

– Больно надо! – ухмыльнулся Сийский. – Я и без того знаю, что там написано!.. Это стрельцы останавливали, обыскивали, сомневались, не шпион ли я… Они и прочитали…

– Легко отделался.

– Оно так…

Воейков протянулся за лёгшим на столешницу письмом, однако взять не успел – на пакет лёг кошель. Небольшой, надо сказать…

– А это – от воспитанника гостинец, – откровенно ухмыльнулся приезжий, подталкивая придавленный грузом пакет к приставу.

– Да к чему монаху серебро? – со значением спросил пристав.

– Ну так пусть достанется гостинец доброму человеку, от которого благополучие отца Филарета зависит, – тоже со значением отозвался Сийский.

Письмо Воейков прочитал внимательно. Потом ещё раз… И ещё… Не скрывая, поводил бумагой над свечой, чтобы проявилась тайнопись. Не проявилась. Текст оказался самый обыкновенный. Только написан буквами непривычно красивыми и разборчивыми. А ещё, обратил внимание пристав, не значилось в послании ни имени адресата, ни имени того, кто пишет.

Автор писал ласково и почтительно. Благодарил за оказанную ему некогда милость, за приют и ласку… Напоминал о каких-то бытовых ситуациях, известных, судя по всему, только им двоим – автору письма и адресату. И в конце мимоходом спрашивал автор: мол, принимает ли благодетель благодарность автора послания, признаёт ли воспитанника?..

Простое бытовое письмо. Мало ли кто кому поклоны привозит?..

Только не везут эти поклоны за тридевять земель бравые молодцы к государевым татям в узилище. Крамольное письмо сейчас выглядело бы куда естественнее, чем обычное.

Но что значит сие послание? Каков тайный смысл его?..

Воейков в раздумье поднял глаза на гостя.

Взять бы его сейчас, да препроводить в пыточную. И выведать тайный смысл послания.

С другой стороны, он ведь может и не знать этого. Хотя… Хотя, знает, скорее всего. Но скажет ли?.. Под пыткой, наверное, и скажет. Ну а дальше что?.. Перерезать ниточку несложно, да только как потом её восстановить?..

В таких делах спешка – не лучшее решение.

– А что это за воспитанник такой? – поинтересовался Воейков.

– Да так – монашек один, – беспечно ответил Стефан, не уточнив, однако, что монашек – беглый.

И тут же перевёл разговор на другое.

– Ты мне лучше, пристав, вот что расскажи!.. Не наскучило тебе тут, в этой глухомани, сидеть?.. И ради чего? Кого ты тут охраняешь?..

Сомнения Воейкова

Ты видишь, что дурное управление

Виной тому, что мир такой плохой.

Данте Алигьери

(«Божественная комедия»)

В последующую за разговором с гонцом ночь Воейков долго не мог уснуть. Ворочался сам, тяжело ворочались его мысли. Смялась под ним мягкая льняная простынь, сминалось его представление о том, как следует в этой ситуации поступить. Бабу, которая привычно улеглась было с ним, через какое-то время прогнал – её присутствие раздражало.

– Господи, вразуми, как быть! – молил он.

Тишина звенела в ответ. Где-то точила дерево мышь, с улицы доносился взбрех дворового пса, едва слышно поскрипывали половицы – никак домовичок обходил свои владения… В красном углу теплился огонёк лампады…

Всё – как обычно.

Нет ответа. Вернее, ответ очевиден: сам-де решай, слуга государев, что есть истина!..

А как тут решить?..

Ему уже пятьдесят. Полвека прожито. Сколько той жизни осталось?.. А чего достиг, чего добился?.. И соответствует ли его нынешнее положение деяниям, совершённым во исполнение воли государевой, тем грехам, которые он на себя взял по чужой воле?

По велению Бориса Годунова приводил в исполнение тайные приговоры. Сколько и какие именно – только Суду Небесному ведомо, а людской молви о том можно лишь судачить-рядить.

И за это не награждения щедрые получал, а назначения в Богом забытые остроги по медвежьим углам государства. Доверие государево, конечно – дело доброе, но только… Как бы это сказать-то… Доверие оказываемое, но не подкреплённое серебришком – не такое уж выгодное обретение.

Да, Воейкову в период его воеводства, да и здесь, на посту пристава, многое прощается, на многое закрывается глаза. На то, что мзду брал и берёт, что поборами занимался, что бражничал сверх меры, что игрой вместо службы занимался – многое ему прощалось. За верность и готовность совершить преступление во имя государя, по поручению его.

Но только что казалось достаточным по молодости, уже не столь привлекает в возрасте зрелом. Для каждой поры жизни – свои приоритеты: когда приключения, а когда и покойное житиё.

Палач, приводя в исполнение смертный приговор, вынесенный по закону, только исполняет свой долг, и греха на нём нет. Если же приговор вынесен тайно, не по закону – тут дело иное: тут вина ложится на обоих, и на вынесшем его, и на исполняющем. Можно говорить о том, что не в равной степени, но то уж детали.

В молодости жизнь впереди кажется бесконечной; в возрасте всё чаще задумываешься о том, что приближается порог, за которым ждут тебя Суд Страшный, на котором не укроешься за государеву волю, где отвечать придётся за свои грешные дела-поступки.

На земле ежели все вместе согрешили, то вроде как и частичка его на каждого меньше приходится – на Небесах каждый сам за себя в ответе, и невозможно на кого-то скивнуть!

Теперь, когда старость уже подкрадывается, пора бы осесть в своей усадебке, да детишек тетешкать, грехи бурной молодости замаливать… А вместо этого – сиди здесь, в комарином краю, всеми забытый, охраняй ссыльного монаха!

Государи не помнят добра! Это истину Воейков уже давно осознал. Если бы Годунов рассчитывался с ним за выполненные поручения, Иван Меньшой не так роптал бы. Но Борис Фёдорович, будучи что Первым боярином, что став государем, только обещает воздаяние. А сейчас, когда в стране Смута началась, и вовсе думать о своём верном холопе забыл!

Нет-нет, да и вспоминал Воейков фразу, которую некогда услышал от дьяка Афоньки Власьева:

– Не так страшно, если государи не помнят сделанное для них добро – главное, чтобы они не помнили твои промахи!

Тогда Меньшой счёл изречение очень мудрым. Но со временем как-то разочаровался в нём. В конце концов, когда твои заслуги не помнят – в том тоже мало хорошего.