На червленом поле - Мария Воробьи

Но такая звериная натура Катерины не находила отклика у ее подданных, и гарнизон Имолы вступил в переговоры с Сезаром, желая городу перейти обратно под владычество церкви. Сезар принял их ласково, и бумаги были подписаны, но гордая и отважная Катерина Сфорца ускользнула в крепость следующего своего города, Форли.

Там вместе с верным себе гарнизоном она заперлась в башне, и когда войска Сезара прибыли, то нашли ощерившуюся крепость, которая ждала осады.

Сезар отправил гонца с письмом от своего отца. Он не ждал результата: он знал, что Катерина собирала полки и запасала провизию, он знал, что она готовится к долгой осаде. Даже стремительное бегство из Имолы говорило само за себя. Но не попробовать было бы глупо, и Сезар не очень удивился, увидев, как быстро вернулся его посланник.

Лицо гонца было какое-то странное, замороченное, потерянное. В руках он держал сложенное письмо, но, представ перед Сезаром, отдать его не спешил. А как только письмо попытались вытащить у него из рук, он крепче сжал пальцы и замотал головой. Наконец бумагу вырвали и протянули Сезару. Тот, нахмурившись, надел перчатку и взял письмо. Гонец замычал и потянулся к нему.

Тогда Сезар быстро прошел к себе и велел принести шкатулку. То была шкатулка с ядами. Отец, будучи еще кардиналом Родриго, собрал пять таких – для себя и для детей. Лукреция их знала и потом расширила свою, но шкатулка Сезара давно покрылась пылью. Один лишь ингредиент он знал хорошо – один лишь камень.

Сезар отложил письмо на стол, а сам осторожно достал маленький и невзрачный камень гелиотроп. Камень был черен и звался кровавой яшмой: много волшебных свойств было у него, но главным образом он почитался за то, что мог определять яды. Когда его клали в напиток, в котором был яд, черный камень вспыхивал алым – алым, как кровь Христа. Сезар положил его на письмо, но поверхность камня осталась такой же матовой и черной, и никакого иного блеска в нем не появилось.

Сезар убрал камень и лишь тогда прочитал письмо. Оно пело, звало грудным женским голосом:

«Приди, приди завтра в полдень на мост, и я, Катерина Сфорца, львица Романьи, тигрица Форли, буду говорить с тобой, потому что есть многое, что мне нужно тебе сказать. Но эти слова нельзя доверить переменчивому слуху людей или чернилам, которые могут попасть в недобрые руки. Не бойся обмана – пусть твое войско стоит за тобой на земле.

Катерина

Постскриптум: только вели связать гонца, потому что он оскорбил меня, и завтра я расскажу тебе, как именно, – быть может, ты захочешь его наказать. Но если его не связать, он бежит».

Сезар пожал плечами, запечатал письмо и бросил его к остальным письмам. Велел расспросить гонца, но тот ничего не говорил, только глупо улыбался. Тогда Сезар велел следить за ним – но не связывать.

Вечером Сезар лег спать. Ему редко снились сны, но сегодня он видел что-то такое, что часто видят в ранней юности: белые ступни, нежные женские руки, танцы при свечах, легкий женский смех. Потом картинка сменилась: он преследовал женщину, шел за ней по длинным извилистым и темным коридорам неизвестного дворца. Она была впереди, манила багровым платьем, шуршанием шелка, смехом, запахом меда и яблок. Сезар был зол, что она ускользает, но чувствовал, что настигнет ее, – хотя он только шел, а она убегала. Поступь его была тверда, и вот она была все ближе, ближе, и он видел, как тянет к ней свои руки, загребущие руки, огромные и уродливые, как крючья, как впивается в ее волосы, ее тело, словно коршун, как притягивает ее наконец к себе и видит ее лицо!..

Это было лицо Лукреции.

Утром он с остервенением умывался холодной водой, одевался особенно тщательно, не выспавшийся, напуганный своим сном. Он знал единственный способ с ним справляться: быть собранным, умным, четким.

Если бы он посмотрел на письмо Катерины Сфорца, то увидел бы, что все буквы разбежались, как тараканы, вползли ему в уши. Но он не посмотрел.

Как его просили в письме, он вышел к воротам замка. Он и его офицеры оглядели тщательно стену, но орудий не было видно, как и стрелков. Сезар, одетый в полный доспех, медленно подошел к крепостному рву. Его сопровождал отряд со щитами.

Мост начал медленно опускаться и наконец коснулся земли возле ног Сезара.

Тогда Сезар ступил на него, сделал шаг вперед. Его отряд, согласно уговору, оставался стоять на месте.

Там, в темном проеме открытых замковых врат, стояла высокая женщина. Сезар никогда прежде не видел Катерину Сфорца, но сразу понял, что это она – такое у нее было холодное, надменное и прекрасное лицо.

Она не двигалась, просто смотрела на него, а потом что-то негромко сказала.

И началось что-то странное.

– Сезар, Сезар, – пели ворота.

– Сделай шаг, сделай шаг, – скрипел мост.

– Чуть ближе, чуть ближе, – скрежетали камни замка.

Сезар сделал шаг.

– Приди в мои объятия, о Сезар, – говорила женщина. Манящая женщина, в платье, похожем на древние, благородного багряного цвета. Темные волосы ее были увиты золотыми цветами, легко струились по полуобнаженной груди… Такие платья носили римлянки былых эпох, такими доставались из-под земли сладострастные и изогнутые статуи богинь и нимф.

Сезар сделал шаг.

– Одолей меня в борьбе – и эта борьба будет приятна и мне, и тебе, – словно говорила она, но алые, чуть приоткрытые губы ее не двигались. Лицо ее заострилось и стало коварным и хищным, но Сезар как будто уже не мог увидеть этого.

Он медленно пошел по мосту по направлению к ней.

Но тут выдержка изменила Катерине: она взмахнула рукой, и мост стремительно начал подниматься. Морок спал, и Сезар бросился назад, и прыгнул – прыгнул с моста на берег: тяжелый доспех мешал ему, и он начал было соскальзывать вниз, в реку, но его солдаты смогли быстро подбежать и сначала удержать его на берегу, а потом и вовсе втащить наверх.

Если бы он прошел еще несколько шагов, буквально еще три шага, он не успел бы, он упал бы внутрь, он стал бы пленником Катерины Сфорца.

Ему помогли дойти до палатки, снять тяжелый доспех – на правом боку у него начинали наливаться багровые синяки и ссадины. Слишком силен был удар о землю. В этот момент пришли