Тамара. Роман о царской России. Книга 1 - Ирина Владимировна Скарятина

Кроме того, свою лепту вносили мрачные разговоры о том, что нужно есть только варёные овощи и фрукты, никогда ничего сырого – арбуз был категорически запрещён, так же как огурцы и редис, – и пить только кипячёные молоко и воду … Нам даже умываться приходилось кипячёной водой, дабы избежать опасности проглотить хоть каплю сырой и, возможно, заражённой. Все эти разговоры явно не способствовали приятному настроению за столом и аппетита не возбуждали. В действительности после еды мы сидели, тревожно прислушиваясь к любым признакам урчания в животе, обычно означавшего начало холеры. У нервных людей урчание вызывалось страхом, выливаясь в сильнейшие переживания.

А ещё как-то во время воскресной службы в деревенской церкви я увидела человека, внезапно заболевшего холерой. Он спокойно стоял, молился и вёл себя совершенно нормально, как вдруг без всякого предупреждения издал вопль боли и бросился на пол, согнувшись пополам и корчась в муках. Его лицо стало иссиня-чёрным, крики были нечеловеческими. При виде этого зрелища все крестьяне с истошными воплями выбежали наружу, и лишь доктор Руковский вместе с дьяконом подняли мужчину и отнесли его на носилках в барак неподалёку. Эта сцена меня так напугала – а мне тогда было десять, – что меня тут же стало тошнить.

"Ну, вот и она заразилась, точно заразилась!" – в отчаянии закричала Няня, но Папа сурово бросил: "Ерунда! Она просто перепугалась до смерти", – и, отвесив мне звонкую оплеуху, велел перестать вести себя как маленькая дурочка. Его лекарство подействовало, и, хотя я продолжала икать и дрожать, холера меня не скрутила.

Ох, это были жуткие времена, когда день за днём церковные колокола звонили по умершим, и причитания крестьянок заставляли всех содрогаться, и волосы у испуганной маленькой девочки вставали дыбом. И я молилась, чтоб лето поскорее закончилось и вернулись холода. Все были объяты страхом, все принимали чрезвычайные меры предосторожности – одни из них были научны и рекомендованы врачами, другие же – простой народной медициной и колдовством, которыми снабжали всех деревенские знахари и ведуньи. Помимо того, что мы принимали профилактические пилюли и кипятили всё, что ели и пили, мы все носили дешёвые медные медальки (они стоили одну копейку за штуку) с тиснёнными крестами, которые, как предполагалось, защищали от бактерий холеры. Хотя Доктор с презрением относился к этим оберегам, заявляя, что они не имеют ни малейшего отношения к борьбе с холерой, мы их неизменно нацепляли при первом же сообщении о появлении недуга и снимали только тогда, когда он отступал до следующего года.

Благодаря доктору Руковскому в Стронском никогда не бывало серьёзной эпидемии. Ведь помимо холерных бараков, где все заболевшие были изолированы, тот убедил Папу организовать бесплатные полевые кухни для крестьян, пребывавших на сельскохозяйственных работах, и подобные кухни разъезжали по всей округе, доставляя им горячую пищу и раздавая сотни литров кипячёной воды.

Позже от холеры были введены прививки, и все наши крестьяне обеспечивались ими бесплатно. По сути, они были обязательными, и каждому жителю, будь то мужчина, женщина или ребёнок, Доктор выдавал справку о том, что тот был привит. Поначалу, как и все крестьяне по всей России, они прививкам не доверяли и даже их ненавидели, доходя до обвинения врачей в том, что те на самом деле заражали их страшной хворью, чтобы извести на корню весь крестьянский класс. Но постепенно они начали всё понимать и в итоге были благодарны за помощь. Когда же мне впервые сделали прививку, я оказалась единственной из трёхсот человек, у кого была самая бурная реакция, и отчаянно мучалась в течение двенадцати часов.

* * *

В воскресный день 9 января 1905-го года мне выпало быть целиком вовлечённой в историческое событие, позднее окрещённое "Кровавым воскресеньем". Накануне детская горничная Дуня по секрету поделилась со мной, что в ближайший выходной её брат Стёпка, работавший на Путиловском заводе, намеревался вместе со всеми другими рабочими участвовать в большом шествии. Она сказала, что они собирались отправиться к Зимнему дворцу на встречу с императором. Однако всё это держалось в строгой тайне, и мне не следовало посвящать в неё никого, даже Няню.

Прекрасно зная Стёпку, так как тот был выходцем из крестьян нашего села и часто заглядывал к нам навестить Дуню, мне не терпелось увидеть его в рядах демонстрантов. К счастью, это должно было произойти во время нашего обычного променада с Няней по Невскому проспекту. Несмотря на распиравшее меня волнение, я сохранила свой секрет и ни словом не обмолвилась о нём с Няней, надеясь и молясь, чтобы не случилось задержки с началом шествия и чтобы Няня не утянула меня домой раньше времени.

Но та была полна любопытства из-за необычного числа солдат, стоявших на улицах и возле дворца и, казалось, напряженно ждавших, что произойдёт нечто особенное. Вдруг мы услышали громкое пение и топот множества ног. Няня навострила уши.

"Похоже, сюда двигается целый полк", – взволнованно произнесла она.

"О, пожалуйста, давай посмотрим, как он пройдёт", – взмолилась я, зная, что она обожала парады столь же сильно, как и я, в особенности когда те сопровождались массовым пением. Итак, мы встали у бордюра и принялись ждать, когда кто-то появится в поле зрения. Спустя несколько минут вокруг нас собралась толпа, жадно и разинув рты наблюдавшая за проходившей мимо процессией. Когда та только показалась вдалеке, раздались разочарованные возгласы, так как это был вовсе не полк, а всего лишь толпы рабочих, возглавляемые человеком, который высоко держал золотой крест. Прямо за ним следовала группа мужчин, нёсших иконы, священные хоругви и портреты императора. Идя стройными рядами, они распевали "Боже, царя храни" и все были одеты в свои лучшие воскресные наряды. Тут и там среди них виднелись женщины и дети.

"Очень странно! – заметил мужчина, жавшийся рядом с Няней. – Да, это явно демонстрация рабочих, но она сильно отличается от всех, что я прежде видел. Послушайте, что они поют, и посмотрите на иконы".

"Должно быть, это церковный ход", – ответила Няня, широко осенив себя крестным знамением и низко поклонившись, когда мимо проплыли иконы. Да и жандарм, стоявший перед нами, сняв фуражку, набожно перекрестился. Голова процессии приближалась к Дворцовой площади, и высоко над тёмным морем голов сиял золотой крест. Солдаты, напрягшись, враз примкнули штыки. "Стойте, или мы будем стрелять!" –