Тамара. Роман о царской России. Книга 1 - Ирина Владимировна Скарятина

в полдюжины чайных стаканов и предусмотрительно поставила их под кровать, воображая, как обрадуются члены моей семьи, когда, умирая от жажды, они будут спасены с помощью моего секретного запаса.

По всему городу были расквартированы войска, и на заднем дворе нашего дома стоял отряд солдат под началом офицера, устроившего у нас свой штаб. Несомненно, как говорили люди, имел место разгар революции, и имя Троцкого было у всех на устах.

"Но кто же он такой?" – спрашивала я, отчаянно пытаясь понять, пока наконец Дедуся, сжалившись надо мной, не объяснил, что Троцкий был "главным злодеем", опасным бунтовщиком и лидером чего-то таинственного под названием "Совет". Всё это было весьма странно для маленькой девочки, выросшей в ультраконсервативной семье монархистов, никогда не слышавшей другой точки зрения и совершенно сбитой с толку.

Дни революционного террора продолжались. А в ноябре на флоте произошёл очередной мятеж, подрывная пропаганда распространилась по армии, на улицах возводились баррикады, кровь лилась рекой, и царь объявил, что "на террор нужно отвечать террором".

Один раз я услышала, как Папуся сказал Мамусе, что если так пойдёт и дальше, то, вероятно, было бы разумнее вывезти детей за границу.

Но в итоге власть одержала верх, многие лидеры революции были арестованы, другие сбежали; деятельность ряда либеральных газет была приостановлена, а их редакторы преданы суду. "Год кошмара", как назвала его императрица Мария, подошёл к своему концу, и ещё двенадцать лет побеждённые бунтари пребывали в тени, зализывая раны, сколачиваясь и набираясь сил, пока в 1917-ом не вернулись, горя местью, могущественные и победоносные.

Постепенно общественная жизнь вновь вошла в нормальное русло, и с её возвращением я, как наивное дитя, вскоре забыла о бурных днях 1905-го года.

Мужчины весьма забавны

Время шло, и я оказалась на пороге своего долгожданного двенадцатилетия. И вот что я записала в своём дневнике:

20 ноября

Наконец-то, наконец-то! Это случилось! Знаменательный день настал. Ведь сегодня в 2:25 ночи – именно в это время я родилась – мне исполнилось двенадцать лет. О, я столь долго к этому шла, столь ужасно долго. Я думала, что никогда, никогда не достигну этого возраста, а Няня постоянно повторяла, что многие маленькие девчушки умирают, не дожив до двенадцати лет, но если покоряют этот рубеж, то проживают потом долгую жизнь. Она также сказала, что именно в этот момент наши тела начинают меняться и либо становятся слабыми, сводя бедняжек в могилу, либо наливаются здоровьем и силой. Похоже, ночью я преодолела эту роковую отметку, поскольку чувствую себя особенно хорошо – сильной и здоровой. Я чувствую себя точно так же, как в антифоне, который хор исполнял сегодня утром на литургии в мою честь: "Радуйтеся и веселитеся". О, пожалуйста, все-все радуйтесь и, пожалуйста, все-все веселитесь, потому что я собираюсь прожить до ста лет. Сегодня я сожгу календарь с перечёркнутыми тремястами шестьюдесятью пятью днями. Начинается мой личный новый год, и я устрою аутодафе – хорошенький гигантский костёр. "На грандиозном аутодафе были сожжены злые еретики", – вот что я должна была выучить вчера на уроке истории религии. Но почему они были злыми? Отец Трофим мне внятно не объяснил. Я должна буду выяснить.

Сегодня утром, вручая мне подарки, Мамуся сказала, что все мои бабушки и дедушки, конечно же, кроме Дедуси, который жив, взирают на меня с Небес, любят и благословляют.

"Они всегда будут присматривать за тобой, – пояснила она. – Они твои ангелы-хранители, и тебе повезло, Малышка, что они есть на Небесах, откуда могут помогать тебе в течение всего твоего земного пути. Всегда им молись, а они донесут твои молитвы прямо до Бога. Говори: 'Мои досточтимые предки, пожалуйста, помогите мне, ведь я всего лишь грешная маленькая девочка'. И они это сделают. Но, конечно, ты не должна беспокоить их всякой ерундой или глупыми просьбами. Потому что тогда они тебе не помогут, только не в подобных вещах. Нет, проси лишь во благо. Запомни это – помни о моих словах всю свою жизнь. А теперь честно пообещай мне, что так и будет".

Я пообещала и закрыла глаза, поскольку мне уже не терпелось покончить с этим и получить свои подарки.

И тогда Мамуся поцеловала меня в середину лба. Терпеть не могу, когда кто-нибудь такое делает, поскольку у меня всегда после этого страшно чешется то место, на котором я сижу. Поцелуйте меня в лоб, и мне сразу же не терпится почесать сзади снизу, в основном с левой стороны. И ведь я не единственная, кто так поступает. Недавно одна милая пожилая дама сказала мне, что каждый раз, когда она слышит нечто ужасное, что её расстраивает, ей всегда приходится чесаться так же, как мне.

Мамуся сказала ещё кое-что необычайно серьёзное. Она заявила: "Двенадцатый день рождения – вторая важная веха в жизни маленькой девочки". Я знаю, что первая наступает, когда той исполняется семь, так как тогда она перестаёт быть "младенцем" и становится "отроковицей".

Потом Мамуся ещё немного поболтала. Она сказала: "Ты должна продолжать вести свой дневник, Тамара, записывая всё, что ты думаешь, чувствуешь и слышишь, но никогда не подслушивай у дверей и не подглядывай в замочную скважину. Для ведения дневника это не только необязательно, но и грешно, и постыдно. Давай договоримся, что ты будешь зачитывать мне те отрывки, которые сама захочешь, чтобы я услышала, и мы станем обсуждать все твои важные проблемы вплоть до дня твоей свадьбы".

Она действительно честная мать и никогда не заглядывает в мои дневники тайком от меня. По крайней мере, я ни разу её за таким не поймала, хотя и расставляла всевозможные ловушки.

Дорогая Мамулечка! Я люблю её, очень люблю! Только сильно ревную. Терпеть не могу, когда она шепчется с Няней или с кем-то ещё так, что мне не слышно, или пишет мисс Бёрнс записочки, которые та, кинув на меня взгляд, сразу же рвёт. Я знаю, что они обо мне. Тогда я вся напрягаюсь, и мне хочется нагрубить, и ударить, и причинить ей боль. Почему же она мне не доверяет? Чего мне не следует знать? Если бы у меня были друзья или подруги по играм, я бы, возможно, узнала. Но нет,