Овидий-роман - Егор Зернов

Trist. 1.3

Нужно проговорить это вслух, пока пишешь, иначе не лезет в голову. Я ЗАДЕРЖАН, ну да, я, Публий Овидий Назон, задержан. Два этих слова, эта гордая громкая фраза всегда лежала у меня в черновиках сообщений, а теперь я действительно задержан, и сообщение не отправляется, ведь связь пропадает, что-то бьет по взгляду, будто взгляд – это палка, по которой можно ударить, это нитка, которую можно разрезать, поэтому нужно проговорить это вслух, пока пишешь, иначе не лезет в голову.

Визуально эта сцена никак не складывается. Можно представить комнату квартиры на первом этаже, я нахожусь в этой комнате, слушаю шорохи, исходящие из стен. Квартира, конечно, тиха, как бумага, поэтому каждое движение или перемена поз соседа раздастся по пустому стакану моей комнаты, как удар металлической ложки. И вот эта металлическая ложка бьет по грани моего стакана, представляешь или нет. Она ждет моего внимания, и я весь внимание, но ни к чему эти удары не приводят. Все, что есть, – это звонкие звуки битого стекла, ведь стакан разбивается, грани не выдерживают, я смотрю на комнату вокруг себя, a вижу только витраж из ее элементов: каждый привычный угол находится в другом углу, на потолке завис фрагмент стола, подставка для чайника подвешена на входной двери, ручка сковороды – под матрасом, я пытаюсь ухватиться за куски этой мозаики, что это? смальта, сперма, снова? Звук разбитого стекла зацикливается, обрезается его начало и обрезается его конец. Кажется, есть такое понятие у тех, кто занимается музыкой, – атака звука, так вот, атака звука резкая, она, то есть он, звук, вваливается в окно густой массой, само битое стекло вонючим варевом вваливается в окно, стекает на подоконник, безопасного места нет, минус-шелтер, минус-сэйфспейс, меня не укроет – меня накроет. Бас – это лимфа, это межклеточное вещество, соединяющее осколки стекла. И тут обязательно должен быть голос, сколько можно уже без голоса. Это как бы долгая немая сцена из сплошного звука, скажем, в десять минут, да нет, в пять минут, ведь и этого уже много: я плачу, кричу, умоляю сказать хотя бы словечко, будто не фильм передо мной, а театр, а люди в нем актеры, что готовы сорваться ради меня, ради одного-единственного драгоценного зрителя, и сказать это самое словечко, чтобы я не захлебнулся в этом стекле и металле, правда?

Голос обязательно должен быть, визуально эта сцена никак не складывается, ты уже лежишь пригвожденный к кровати, может быть, тут абсолютно темно, ты только слышишь кого-то там, на кухне, а здесь только охуевшее пространство пустой комнаты, пустой относительно человека, конечно, ведь вещей здесь очень много, здесь лежат какие-то книги, барочно разрастающиеся вширь и вглубь, полки, целые конструкции из полок, это дерево на полу фрактального вида, может быть, здесь все иначе, просто глаза твои прикрыты, поэтому ты чувствуешь, что все люди проходят мимо тебя, будто это станция метро, они ходят туда-сюда, и вширь, и вглубь, всегда мимо, а ты закрыл глаза – почему? Может, тебе просто захотелось так сделать, и это такая поза, это же поза? перемена позы? Может, тебе действительно очень плохо, физически плохо, тебя тошнит, конечно, тебя тошнит. Сейчас ты лег на спину, распрямляя живот, над тобой открыто маленькое окно, продувающее твое тело насквозь, и такая вентиляция просто необходима, чтобы ты мог продолжать функционировать, если это можно так назвать, тогда ты слышишь шаги, они становятся громче, громче, ты начинаешь надеяться, тогда к тебе приближается спокойный голос, он говорит тебе, и тут возникает два варианта (см. варианты значения закрытых глаз выше) – либо этот голос говорит тебе: СПИ ВСЕ ХОРОШО, а ты совсем не собирался спать, но это звучало так спокойно и доверительно, что убедило твой совершенно бодрый, хотя скучающий организм мгновенно отрубиться, будто только ради этого ты сюда и пришел, либо этот голос говорит тебе, точнее, он спрашивает, все ли у тебя хорошо, но ты не можешь ответить в силу твоего недомогания, тогда этот голос, ушедший на время, уступив твоему отсутствующему ответу, возвращается и предлагает тебе включить любую песню, любой трек, который облегчит тебе возможность набрать побольше воздуха внутрь себя, и у тебя получается по буквам назвать этот трек, который теперь звучит с особым объемом у тебя в голове, у тебя в голове, голос говорит – абсолютно спокойно, совершенно доверительно – голос говорит: странный выбор, но, если тебе от этого легче, ладно. У тебя в голове, у тебя в голове, я буду смеяться, пока моя голова не падет, кто в бункере? кто в бункере? женщины и дети вперед, бери деньги и беги, бери деньги и беги, бери деньги. Ты все уяснил? Ты все запомнил, сможешь повторить? Ты сможешь повторить то, что я сейчас сказал? Ровно так же, но на камеру, послушай меня, я могу повторить, если ты что-то упустил, i’ll laugh until my head comes off. Визуально эта сцена никак не складывается.

Нужно проговорить это вслух, пока пишешь, иначе не лезет в голову. Я, Публий Овидий Назон, гражданин этого, или уже «того», славного города, набиваю эту отнюдь не мягкую подушку подобными проблесками памяти, прижимая к себе, сжимая в руках, а оно все скользит, непонятно, какая рука нужна, чтобы за это ухватиться и это вместить, я могу сравнить себя с собакой, которая хватается зубами за воздух, она хватается зубами за воздух и только камень может кинуть в вооруженного Энея. Турн хватается зубами за воздух и только камень может кинуть в вооруженного Энея. Благочестив ли Эней, убивающий Турна? Что такое благочестие (pietas), которое Вергилий так усердно противопоставляет ярости (furor)? Меняются ли ролями Эней и Турн в «конце» (у эпоса нет конца) «Энеиды»? Почему Овидий в «Скорбных элегиях» сначала сравнивает себя с изгнанным из Трои Энеем, а потом – очень скрытно, на уровне лексики и синтаксиса, не более – сравнивает себя с Турном? Куда Эней изгоняет Турна, в смерть? Равнозначна ли такая ссылка изгнанию из города, в другом месте, в другое время? Сравнима ли? Хотят ли боги смерти Турна, сражающегося на своей земле? Набожно ли, благочестиво ли (pius) согласие Турна с богами, с другими богами – с какими, не помню, книги остались в городе. Множество вопросов, пока слезы мешаются со слезами, но мы сделали бы иначе, смешав смерть разных глаз, что переходит в одну сторону, потом в