Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин

«Что касается дела Фернандо Магеллана, – докладывал дипломат-то одному Богу известно, сколько я хлопотал и какие прилагал старания. Я весьма решительно говорил с королем, указывал ему, сколь это неблаговидный и предосудительный поступок, когда один король, вопреки ясно выраженной воле другого дружественного монарха, принимает на службу его подданных. Просил уразуметь, что сейчас не время уязвлять Ваше Величество незначительным и ненадежным делом. Ведь у него достаточно своих людей, дабы во всякое время делать открытия, не прибегать к услугам недовольных Вашим Величеством. Представлял ему, как сильно Ваше Величество оскорбится, узнав, будто они просили позволения вернуться на родину и не получили такого от испанского правительства…»

Тут дипломат перегнул палку. Если раньше его слушали и сомневались в «своевременности „Капитуляции“», то, узнав о желании адмиралов «вернуться на родину», начали смеяться. Излишнее рвение да Кошты привело к отрицательным последствиям для Португалии.

В Ватикане через францисканцев, верных сторонников Мануэла, португальцы пытались восстановить Папу против экспансионистской политики Испании. Интересы католической Церкви от продвижения на запад одного из «любимейших чад» не ущемлялись, наоборот: поступали обильные доходы, требовались миссионеры, монастыри избавлялись от неуживчивых братьев. Против Мануэла активно интриговали венецианцы и генуэзцы, потерявшие возможность через Средиземное море ввозить в Европу восточные товары, жаждавшие хоть чем-нибудь насолить братьям христианам. Торговая деятельность португальцев в Индийском океане, пиратские нападения на арабские суда вызывали конфликты с султаном, грозившим в отместку сжечь Гроб Господень. Ватикан поступил благоразумно, позволил монархам самим решать спорные вопросы.

Удача выпала на долю лишь португальского консула в Севилье, Себастьяна Алвариша, изрядно напакостившего Магеллану.

* * *

В бирюзовом небе летали жаворонки. Они зависали в воздухе, поднимались вверх, опускались вниз. Счастливое пение лилось на землю мелкой серебристой трелью. Серые воробьи тучей гоняли над полем иссиня-черную ворону. Вдали, над городской стеной, поднялся белый дымок – бомбарда отсалютовала полдню.

Лошади легко неслись к крепости, позвякивали золоченым убором. За Магелланом с Фалейрой в отдалении следовала кавалькада слуг и телохранителей. В притороченной к седлу и наглухо зашнурованной замшевой сумке лежали королевские документы. В походной кожаной куртке, таких же штанах и высоких сапогах, в натянутом на уши берете адмирал изнывал от жары, но стеснялся снять тяжелую душную одежду. В распахнутом камзоле, с непокрытой головой, слегка согнувшись и подставляя плешь теплому ветерку, астролог цеплялся за гриву вороной кобылы, мешковато подскакивал в такт копытам. Он устал, потерял величественный вид наместника, желал скорее добраться до дома. Злое, раздраженное лицо, нахохлившаяся фигура ученого делали его похожим на заклеванную воробьями ворону.

У глубокого рва лошади замедлили бег, подошли к узкому подъемному мосту, спущенному от ворот башни, запиравшей вход в крепость. Стражники с алебардами в руках преградили дорогу.

– Капитан-генерал Фернандо де Магеллан, родственник Диего Барбосы! – издали закричал капитан, растолкал солдат, въехал на мост. Размазывая пот по лицу, Фалейра последовал за ним. Копыта гулко застучали по доскам. В башне под сводчатым потолком на господ дохнуло прохладой. Слуги уплатили пошлину, нагнали хозяев на мощенной булыжником улочке, затерявшейся между высокими стенами домов. На головы прохожих с развешанного на веревках белья капала вода. Пахло известью. Пустынная тихая улица вела к центру Севильи, постепенно она наполнялась народом. Люди недовольно жались к стенам, посылали вслед всадникам проклятия и насмешки. Лошади завязли в толпе, повиновались человеческому потоку, медленно двинулись к площади.

– Что у вас происходит? – спросил Фалейра горожан.

– Неужели сеньор не знает? – весело ответил вцепившийся в седло оборванец. – Ваша милость прибыли издалека?

– Из Сарагосы от Его Величества! – гордо выпрямился звездочет.

– Врет, – не скрывая презрения к жалкому виду астролога, пробубнила толстая женщина, грузно ковылявшая впереди.

Фалейра замахнулся кнутом, но не осмелился ударить бабу.

– Ведьму сжигают, – радостно сообщил нищий.

– Сразу двух, – подсказали сзади.

– За что?

– Порчу наводили, – пояснил оборванец.

– На кого? – не понял астролог.

– Куры не неслись, дождь не лил… – пожаловалась баба, не обидевшаяся на поднятый кнут.

– Гарольды оповещали, будто ведьмы летали по ночам, – добавил семенящий за толстухой сухонький старичок.

Толпа вылилась на площадь, заполненную народом. Фернандо придержал коня у прохода в стене. Рядом со слугами остановился Фалейра. Над площадью в душном мареве поднималась пыль от тысяч ног. Сквозь нее, как через пелену тумана, виднелся четырехугольный каменный помост кемадеро со святыми пророками по краям. Их пожертвовал на богоугодное дело великодушный горожанин Меса, спаленный через несколько лет за иудейскую ересь перед суровыми лицами своих любимых статуй. Посреди кемадеро вокруг двух столбов лежали кучи дров. Палачи в темных костюмах привязывали к ним женщин. Издали служители напоминали вцепившихся в белые саваны пауков. Из-под скрюченных рук и широко расставленных ног выглядывали полотняные мешки-рубища. Мучители долго возились над отчаянно сопротивлявшимися жертвами. Шум толпы заглушал вопли.

Вокруг царило базарное оживление. Ругань, хохот, похотливый визг зажатых женщин, детский рев сливались в непрерывный гул, растекавшийся волнами по площади. Из соседних улочек прибывали толпы народа и с бранью пробивались вперед.

Палачи закончили работу, спустились с помоста, разошлись по краям кемадеро к благословлявших ведьм статуям пророков. Первая жертва дергалась и металась, раскидывала в стороны светлые волосы. Вторая, совсем маленькая, мешком повисла на цепи. На середину помоста в черной сутане и красной шапке вышел инквизитор. В руках он держал золотой крест в локоть величиной. Священник осенил распятием женщин, обернулся к толпе, начал наставлять горожан в вере. Шум постепенно утих. До адмирала долетели слова, обрывки фраз. Толпа успокоилась, пыль опустилась на головы. Инквизитор замолчал, знаком велел выйти вперед служителю канцелярии. Чиновник в черном гражданском камзоле развернул бумагу.

«С величайшим рвением, как того требуют обязанности верховного пастыря, стремимся мы к тому, чтобы росла католическая вера, были искоренены злодеяния еретиков, – громко читал секретарь буллу Папы Иннокентия VIII, писанную двадцать пять лет назад в бытность его инквизитором Германии, ставшую программным документом мракобесия Европы. – Поэтому настойчиво предписываем то, что должно осуществлять наши стремления… С великой скорбью осведомились мы, что в некоторых частях государства многие особы мужского и женского пола, не заботясь о собственном спасении, отвернулись от католической веры, имеют греховные половые связи с демонами, принимающими облик мужчин или женщин, и своими колдовскими действиями, песнями, заклинаниями, прочими внушающими ужас и отвращение волшебными средствами наводят порчу, губят рождаемое женщинами, приплод животных, плоды земли, виноградники, плодовые сады, луга, посевы, урожаи, мучают людей, препятствуют внутренними болезнями мужчинам оплодотворять, а женщинам рожать, отнимают у мужчин силу исполнять супружеские обязанности…»

Толпа одобрительно загудела, заглушила окончательные строки папской буллы. Чиновник сложил свиток, широко перекрестился, поклонился народу. Инквизитор поднял крест, палачи с четырех сторон подошли