Вологодское разорение - Александр Владимирович Быков

Более того, патриарх приказал мощи не вскрывать, зарыть обратно и более к этому делу не возвращаться. Так и не стал Галактион общерусским святым. Но среди местных преподобных, имеющих почитание в границах епархии, он по – прежнему остается одним из самых значимых, как предсказавший «вологодское разорение».

Глава 15

Уходя из Вологды, казаки зажгли посады, но дом Соколовых, к счастью, уцелел. Огонь поглотил соседний двор Василия Мологи и остановился из-за дождя, лизнув черным языком только часть забора между дворами.

В доме никого не было. На дворе Иван Соколов обнаружил свежую могилу, где находилось тело работника из кузни и обезглавленный труп подьячего Лариона. Голову подьячего также вскоре нашли. Второй работник, Тимоша, пропал без вести.

– Феклуша, деточка, где ты? – звала Аграфена. С каждым криком она все больше приходила в отчаяние.

– Не ее ли сожгли вместе с Галактионовой кельей? – спросила проходившая мимо баба. – Мы-то в лесу схоронились, видели, как она там ходила, как казаки зажгли клеть и забили палками старца.

– И что же вы не вмешались? – сурово спросил Иван Соколов.

– Не смогли, страх овладел, – ответила баба, – куда же мы против казаков.

– Ясно все: старец, значит, не испугался супостатов, а вы наоборот? – Мрачно закончил разговор глава семейства. – Поехали, Аграфена, на Содемку, вдруг Господь нам поможет.

Феклушу и мальчика они нашли на берегу речки рядом с подземным жилищем.

Там же, прикрытое рогожей, лежало тело Галактиона.

– Завтра хоронять будем, домовины пока нет, – пролепетала Феклуша. – А парнек молодец – не закричал, не выдал меня.

Аграфена схватила сына, прижала к груди и задохнулась в слезах от счастья. Они долго говорили с Феклушей, как будто со времени расставания прошло не три дня, а целый год. Аграфена рассказала, как геройски сражались и погибли подьячий Ларион и работник с кузни, как попала она в полон и чуть было не отправилась на невольничий рынок. Помогли какие-то неведомые люди в белых одеждах, задержали казаков, а потом и ополчение вологодское подоспело. Всех успели спасти, и только те, что в белых одеждах, погибли.

Феклуша, в свою очередь, рассказала хозяйке, как укрывалась с малым ребенком в пещерке у корней виловатой березы, как, выйдя из укрытия, попалась на глаза казакам и как старец спас ее и сына Аграфены ценой своей жизни.

– Ну, Феклуша, я теперь перед тобой в долгу, – сказал Иван Соколов, – а посему обещаю тебе: как замуж соберешься – приданое дам щедрое и избу срубить помогу.

– Не за кого мне замуж, – грустно сказала Феклуша, – сами сказали, что подъячего Лариона казаки посекли. Работника из кузни тоже убили.

– А Тимоша?

– Он жив?

Феклуша оживилась и даже зарделась по какой-то причине.

– Не знаем пока, пропал без вести. Столько народу погибло, не перечесть: воевода Долгоруков, дьяк Карташов, монахи, попы, причетники, разных чинов люди. Матрена Мологина погибла, муж ее Василий и дети.

– Горе горькое! – вздохнула Феклуша. – Батюшку Галактиона жалко, это он из-за меня смерть лютую принял!

– Пойдем домой, девонька, – предложила Аграфена.

– Нет, я до утра с ним останусь, буду молиться. Теперь я ему помогать стану, как он мне помогал. Я же ему дочь – хоть и духовная, а все самый близкий человек!

– Не можешь ты тут оставаться: старца надлежит отпеть и похоронить по всем правилам, надо идти, – строго сказал Иван Соколов.

Феклушу увели домой. Тело Галактиона поместили в домовину[61] и поставили на паперти одной из немногих уцелевших церквей.

Три дня с утра до ночи шли к нему люди из Вологды и окрестных деревень, хотели посмотреть на человека, который предсказал вологодское разорение и которому избранные городские головы не поверили.

В течение всех последних дней сентября в Вологде хоронили погибших. Кто-то упокоился на приходском кладбище – такие были при каждом храме, кого-то похоронили рядом с домовыми церквами, на собственной земле. Тогда еще не было отдельных участков для кладбищ, и могилы находились в каждом уголке города, где возвышалась церковная колокольня.

Инока Галактиона, несмотря на недовольство архиерея, с почетом похоронили прямо на месте сгоревшей кельи и водрузили памятный крест.

Иван Соколов в честь спасения сына дал обет построить на этом месте часовню. Феклуша обещала обихаживать могилу старца, которому была обязана жизнью.

Но на каждый роток не накинешь платок. Нашлись люди, начали судачить, что старец в своем гневе накликал на город беду. Выживший в погроме архиепископ Сильвестр призывал не делать из Галактиона кумира, говорил о кликушестве и душевной болезни инока. Но таковых было меньшинство.

Вологжане с запозданием, но поняли, что рядом с ними жил не просто чудаковатый старик, а настоящий святой мученик, который принял смерть за правду и во спасение юной жизни.

Архиепископ Вологодский и Великопермский Сильвестр, как он сам уверял окружающих, только чудом остался жив. Архиерей печально рассказывал в кругу доверенных лиц, что его четыре раза выводили на казнь, и каждый раз, когда он поднимал глаза к небу, думая о спасении, что-то мешало злодеям привести казнь в исполнение.

Что именно помешало убить его, архиерей не говорил, намекая на волю Всевышнего. Сам он прекрасно знал настоящую причину своего чудесного спасения. Каждый раз, когда его начинали допрашивать, он вспоминал о каких-либо ценностях, хранящихся в тайных местах. В конце концов выдал казакам место тайного погреба на Соборной горе, где была укрыта дьяком Карташовым государева казна. Казаки нашли деньги и очень обрадовались. Атаман был милостив, это и сохранило архиерею жизнь.

Под конец Баловень потребовал от Сильвестра присягнуть на верность королевичу Ладиславу. Архиерей покорно согласился. После клятвы на Евангелии в присутствии казаков Баловень отпустил Сильвестра с миром.

Теперь положение изменилось: бывший пленник – снова полновластный Владыка в своей огромной епархии, князь церкви. Атамана Баловня больше нет рядом, дьяк Истома Карташов убит. Кто еще знает о том, где хранилась государева казна? Кто может упрекнуть его, что, испугавшись пытки, он открыл место хранения сокровищ?

Часть денег ополченцы нашли в обозе Баловня, но сколько исчезло в переметных сумах казаков, не знал никто. Опись поступившего также сгорела, а значит, получается, что не было никакой казны в Вологде, слухи все это.

Сильвестр понял, что беда прошла мимо, расправил плечи и перестал говорить тихим голосом, как в первые три дня после погрома. Теперь он, как и прежде, повелительным тоном без устали раздавал приказы.

Спустя неделю, понимая, что кому-то надо держать ответ за погром, Сильвестр написал князю Пожарскому грамоту, ставшую через века знаменитой. В том письме всю вину за