Вологодское разорение - Александр Владимирович Быков

– Что говоришь такое? – Аграфена нахмурилась.

– Феклуша твоя – урожденная княжна Белёвская, дочь старца Галактиона, – торжествующе сказал Ларион. – У меня самые верные сведения.

Аграфена удивленно посмотрела на подьячего.

– Воевода, князь Григорий, земля ему пухом, велел мне разузнать насчет прозорливца Галактиона и его кликушеств, – продолжил Ларион.

– Так нет же кликушеств, все сбылось – смотри, город горит, вороги победу празднуют.

– Так и есть, сбылось пророчество старца. И еще доложили мне верные наши служки, что Галактион этот – сын опального князя Белёвского, что при царе Иване Васильевиче умер в тюрьме вологодской. Много лет тому приехал он искать отца своего, но не знал, кто он: мало ли сидельцев померло в остроге! Так и не нашел родителя. Стал в Вологде жить, сапожным ремеслом промышлять, жонку себе нашел из простых посадских, девочку с ней прижил. Девочка эта и есть Феклуша!

Аграфена внимательно посмотрела на Лариона.

– Ты знаешь, может, это и правда. Мои родители купили ее малой девочкой для домашнего услужения. Ничего при ней не было, кроме крестика нательного. Но крестик тот не простой, древней работы, как будто Феклуша знатного рода. Мы этот крестик храним. Хотели отдать ей, когда замуж выйдет, а уж теперь и не знаем, сможем ли, увидимся ли еще.

– Если живы будем, я своему слову хозяин остаюсь, беру Феклушу в жены, мне все равно, дадите за ней приданое или нет. Крестик только отдайте, как память будет.

– Ляхи, ляхи! – закричал работник из кузни, показывая рукой в сторону улицы, по которой неслась чужая конница. С коней нападавшим были хорошо видны дворы и те, кто пытался организовать там оборону.

Залп из пистолей – и часть защитников падает замертво! Ворота, а чаще калитки, ломают боевыми топорами и секирами, без труда входят вовнутрь. А там уж – твори свою волю!

Аграфена Соколова в жизни своей не держала в руках оружия, но тут решительно, без тени сомнения взяла топор и приготовилась обороняться.

Наивные люди, против кого пошли! Казаки всю жизнь проводят на войне и прекрасно знают, как надо убивать и захватывать добычу. От выстрела из пистоли упал парень-работник. Подьячий Ларион ткнул было рогатиной одного чубатого разбойника, но тут же другой снес ему напрочь голову саблей и, поддев ее на острие, громко и радостно закричал:

– Любо!

Аграфена осталась одна против злых от крови казаков-разбойников.

Она услышала свист, обернулась. Откуда-то сбоку на нее уже накидывали удавку: захват, рывок – и петля затянулась на теле Аграфены. Всадник крикнул, рванул на себя веревку, она упала на землю. И все, теперь Аграфена пленница. Разбойники хохотали над ней, глупой бабой, взявшей в руки оружие, а она думала только о сыне. Хоть бы Феклуша успела уйти со двора огородами! Только бы ее с сыном не нашли!

– Ядрена Матрена, – глядя на Аграфену, крикнул один из казаков, – такую бы самому поять[56].

– Успеешь, атаман сказал, всех полоненных баб тащить к губной избе, там их в остроге и держать сподручнее, там же и разделим по-братски, а потом делай что хочешь.

Казаки перевернули дом вверх дном, искали деньги и все, что имеет цену. Потом вышли во двор, глумились над телами убитых, поднимая на пики и бросая наземь. Голова Лариона, отделенная от туловища, была брошена за тын в заросли крапивы. Вдоволь натешившись над побежденными, казаки погрузили имущество на телегу, Аграфену посадили туда же и направились к губной избе.

У соседей Мологиных орудовали другие станичники – не черкасы, а свои, русские воры. Всех, включая хозяина, убили и двор подожгли.

Аграфена с ужасом смотрела на город. Повсюду от дома к дому сновали казаки. Везде была одинаково похожая и от этого еще более ужасная картина грабежа. Грабили не только латиняне-поляки. Основная масса разбойников носила кресты и считала себя православными. Соколова увидела, как из церкви казаки вытаскивали служебные сосуды.

«Чья-то домовая», – подумала она. Парчовые церковные ткани, блюда, потиры, иконы в серебряных басмяных[57] и чеканных окладах – все грузилось на подводу.

– Зажигай! – прокричал один из грабителей.

Несколько факелов бросили внутрь церкви, другие приставили к стенам, кинули соломы – и запылало!

Пожарами в Вологде никого не удивишь: город горел часто, и к этому относились как к неизбежному. Но тут жгли не просто дворовые постройки – жгли Божьи церкви, предварительно ограбив и надругавшись. Жгли свои же православные! Правда, все они сейчас на службе у католика Ладислава и выполняют приказ, но жечь храмы – это слишком даже для отъявленного негодяя. Рано или поздно все предстанут перед Богом, и тогда с каждого спросится.

Казаки действительно ни бога, ни черта не боялись, и не было в их очерствевших от постоянного созерцания смерти душах ни капли жалости.

Аграфену втолкнули за изгородь, где прямо на земле, кто в чем, стояли, сидели и даже лежали плененные казаками вологжане, в основном бабы с ребятишками. На лицах у одних был страх, у других – полное равнодушие. Судьба полонянника на Руси одна: стать чьим-то рабом на чужбине. Для охраны пленных был приставлен вызволенный только что из острога грабитель Гришка Мокрый. Он, вооружившись саблей, расхаживал по двору и всем видом давал понять, что теперь над пленными его власть.

Среди женского населения на дворе была и молодая жена воеводы Долгорукого. Соколова приблизилась к ней, чуть слышно спросила:

– Есть надежда какая спастись?

– Есть, – ответила княгиня. – Князь Иван Одоевский за подмогой, сказывают, ускакал. Муж говаривал, что с Белоозера ждет полк, вот-вот подойдут. Молим Господа о помощи. Не знаю, за какие прегрешения нам такая кара, но нести ее надо, как Христос сносил мучения свои.

– Эх, нашим бы в Ярославль передать, – прошептала Аграфена, – они бы скакали день и ночь, а все бы успели. Людишек бы спасти, тех, кто остался.

– Думаю, Одоевский гонцов послал, будет помощь, только когда? Ваши все где? – тихо спросила княгиня.

– Работников посекли, я тут, а девка сенная Феклуша с сынишкой моим убежала к старцу Галактиону. Молюсь, чтобы не нашли их разбойники, прошу Господа о спасении. Мальчишка мал совсем, второй годок пошел, разума нет… Как бы не заревел, не выдал ненароком себе на погибель.

– Наших тоже всех побили, – печально сказала княгиня. – Воеводу Григорья Борисовича атаман застрелил.

– Горе нам! – вздохнула Аграфена. – Остается только молиться.

Глава 13

Феклуша вместе с сыном Аграфены, годовалым, едва научившимся ходить ребенком, таки успела уйти до погрома. Она видела, как погибли Ларион и работник из кузни, как