Вологодское разорение - Александр Владимирович Быков

«В нынешнем, господа, году сентября в двадцать второй день, с понедельника на вторник, на остатошном часу ночи, грех ради наших, разорители нашей православной веры и креста Христова ругатели – польские и литовские люди, черкасы, козаки и русские воры пришли на Вологду безвестно, изгоном… и город Вологду взяли, и людей всяких посекли, и церкви Божия поругали, и город и посады выжгли дотла», – писал от имени вологжан архиепископ Сильвестр.

«Окольничего и воеводу Григорья Долгорукова и дьяка Истому Карташева убили, а меня грешного взяли в полон и держали у себя четыре ночи и многажды приводили к казни, и Господь надо мною грешным смилосердствовался: едва жива отпустили», – жаловался на свою судьбу архиерей.

Дальше в письме он излагал события в выгодном для себя свете:

«А как польские и литовские люди пришли к Вологде, грех ради наших, воеводским нерадением и оплошеством, от города отъезжих караулов, на башнях сторожей, на остроге и городовой стене головы и сотников с стрельцами не было».

К этой части письма можно отнестись с доверием. Караулов и сторожей не было, потому что служилых людей в городе ощущался явный недостаток. Но ведь ворота на ночь запирают, и этого достаточно, чтобы не пустить врага в город.

На это у Сильвестра нашлось свое объяснение: «а были у ворот на карауле не многие люди – и те не слыхали, как литовские люди в город вошли… А большие ворота были не замкнуты».

Так вот оно что, ворота на ночь остались открыты! Чья же это промашка? Конечно, воеводы!

Сильвестр и предположить не мог, что ворота могли попросту предательски открыть в нужное время.

«И ноне, господа, город Вологда – жженое место; укрепить для осады и снаряд прибрать некому; а некоторые вологжане жилецкие люди-утеклецы, в город сходится не смеют».

Это он о тех, кто смог убежать в лес и спуститься на лодках вниз по реке.

Завершил свое знаменитое послание Сильвестр пафосным обвинением: «А все, господа, делалось хмелем: пропили город Вологду воеводы».

Князю церкви поверили, ведь оправдаться мертвый воевода и дьяк не могли.

Прошел еще один день после вологодского разорения. Непогребенными оставались тела двух белоризцев, привезенные в город после ночной битвы. Никто не опознал в них родных или близких. Иван Соколов и Аграфена также не поняли, что один из героев – их бывший работник Тимоша. Лица героев были изрублены казацкими саблями, и опознать их без знания особых примет было невозможно.

Когда тела неизвестных воинов переодевали в чистое, из-за пояса у молодого белоризца выпал берестяной цветок-крин – подарок Феклуше, потерянный девушкой в минуту опасности.

Крин бережно положили на грудь воина.

«Видать, дорог ему был этот цветок, раз взял его с собой на смертный бой», – решили вологжане.

Феклуша на опознание не ходила, она все время проводила рядом с Галактионом. Случись ей увидеть тела белоризцев, наверняка бы она узнала Тимошу и его подарок. Тайное стало бы явью. Но не случилось.

Белоризцы в ожидании разрешения на погребение лежали в леднике, все было готово к обряду, но архиерей не давал благословения.

Слыхано ли дело, с почестями хоронить нехристей!

Он поручил своему служке провести дознание, что за люди и откуда взялись в Комельском лесу.

Служка был расторопен, выехал в комельские деревни, быстро провел следствие. Уже через день Сильвестр знал правду о белоризцах, но эта правда его совершенно не обрадовала.

– В Комельском лесу есть схрон диких язычников, – докладывал служка, – где – неведомо, но сказывают, что есть. Люди в лесу находили идолов деревянных, слышали, как язычники поют свои песни, но подойти к ним страшились.

– И что, до сих пор волостели[62] не вывели эту крамолу?

– Нет, Владыко, местные крестьянишки их боятся и почитают за лесных божков. Мнится мне, что многие и сами верят идолам.

– Что за ересь?

– Ересь и есть, Владыко! Сказывают, что на острове, на озере, откуда речка Комела берет исток, у них капище. Там и требы кладут, и богов своих величают.

– Что несешь, пес, каких богов? Бог есть Исус! – глаза Сильвестра наполнились яростью. – Надо же, не где-нибудь вдали, у зырян, а прямо под Вологдой живут себе злые язычники, и нет на них управы!

– Повелеваю! – голос архиерея был грозен: – Тела белоризцев придать земле в тайном месте, без могилы и похорон по обряду, и забыть, что таковые вообще были. Всем, кто видел, говорить, что это ангелы небесные по мольбе моей спустились, приняли обличье воинов и поразили врагов, а потом снова на небо поднялись. И все, и никаких толкований. Сказать, что тела исчезли, нет их, воскресли и вознеслись.

Так и сделали. Ночью вывезли белоризцев на простой подводе за город, за Верхний посад и зарыли в неприметном месте. Наутро пустили слух: все как сказал архиерей – что нет тел, вознеслись на небо, ибо не люди были, а ангелы небесные.

Прав был покойный дьяк Истома Карташов, когда говаривал, что в Вологде правду не укрыть. Прознали люди, где могила белоризцев находится, и стали тайно туда ходить. Вскоре и тропка наметилась, и уже не скрыть ничего. О месте захоронения воинов проведали комельские язычники и устроили там свое капище. По ночам они тайно приходили молиться, посадили сосны, которые, на удивление, поднялись так быстро, что через пять лет стали уже большими деревьями. Сосновое рощенье окружило могилу белоризцев и стало настоящим местом поклонения.

Народ православный тоже любил наведываться к белоризцам, хороводы водил, песни, пляски устраивал – ни дать ни взять языческие русалии. Святое, но неправославное место.

Спустя годы, видя, что почитание героев ширится, вологодский епископ приказал освятить это место и поставить там часовню. Много раз деревянное строение горело – то от свечки, то от неведомого огня, пока не построили на этом месте каменное здание часовни.

Вологодские архиереи, видя, что поклонение павшим воинам как святым мученикам не затихает, велели почитать белоризцев, но не как язычников, а как монахов. Для пущей путаницы записали их в помощники святому Дмитрию Прилуцкому – дескать, помогали они стены городские от врагов подпирать. Об этом есть в древних житиях, где упомянуты люди в белых одеждах. Но не бывает монахов в белом, как раз наоборот, все монахи – черноризцы!

Потом, когда о Смуте стали говорить как о глубокой старине, нашлись люди и стали утверждать, что белоризцы были посланы во спасение града от войск князя Дмитрия Шемяки. Дескать, поэтому они и с Дмитрием Прилуцким. Даже