12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник

– Задержали на собрании в Домпросвете, – отозвался Борейков, ставя чайник на плиту и тщетно пытаясь зажечь газ дрожащими руками.

– Давайте я помогу, – предложила Вера Дмитриевна. – Вижу, вы чем‑то взволнованы.

– Не надо, – насупился Пётр Петрович, не любивший, когда подчеркивали его немощность. – Я справлюсь.

– Да я не хотела обидеть вас… просто помочь. Вы устали, чем‑то встревожены.

– Что‑то произошло? – поинтересовался глава семейства. – На вас лица нет.

– Нет-нет, все в порядке, – уступив соседке, проговорил Борейков.

Он подошел к стулу и, отодвинув его немного в сторону от стола, осторожно сел.

– Просто предложили эвакуироваться сегодня… Сказали, что по состоянию здоровья я подхожу. А я не знаю. Многие согласились, движимые страхом перед неизвестностью.

– Эвакуироваться? – хмыкнул Виктор Фёдорович. – Нам тоже предлагали увезти архив и уехать вместе с ним. Но мы решили остаться. Не верю я, что немцы войдут в Ленинград. Никогда еще вражеская нога не ступала в город Великого Петра, и сейчас этого не произойдет.

– Вот и я так подумал, поэтому отказался. Останусь в городе и буду помогать. Многие из нас тоже решили остаться и бороться наравне со всеми, если придется.

– Но чем и как? – всплеснула руками Вера Дмитриевна, но, заметив тень страдания, скользнувшую по лицу соседа, тотчас же добавила: – Ой… я, похоже, лишнее сказала. Простите, не со зла.

– Все верно вы говорите, – печально произнес Пётр Петрович. – Что можем мы, слепые, принести обществу? На нас всегда смотрят либо с сожалением, либо с презрением. Хорошо, что мы этого не видим… не замечаем этих косых взглядов. Но вот голоса… мы различаем с поразительной ясностью. И мы знаем, о чем шепчутся за нашими спинами.

– Ой, да не обращайте внимания на слова моей жены, – попытался успокоить соседа Виктор Фёдорович. – Вы же знаете, у этих женщин язык без костей. Сначала говорят, а потом думают.

– Но Вера Дмитриевна права, – пожал плечами товарищ Борейков, встав со стула. – На что мы годимся?

Он взял чайник и побрел шаркающей походкой в свою комнату.

– Пессимизм – нелучший советчик, – сказал вслед товарищ Павлов. – Вы и сами знаете, что незрячие люди – часть нашего социалистического общества, они вносят свой посильный вклад. Уверен, что вам дали какое‑то задание, с которым вы обязательно справитесь.

Ничего не ответив, Пётр Петрович вошел в свою комнату и закрыл дверь. Оказавшись наедине с самим собой, он горестно вздохнул. В который раз он проклинал день, сыгравший с ним такую злую шутку.

Глава 3

Встав рано утром, Зина соскользнула с постели и поспешила к висевшему на стене календарю. Оторвав листок, она бросила взгляд на обнажившееся число и печально произнесла:

– Последний день лета. А что нам готовит осень? Скорбь или радость?

Девушка с тоской поглядела на листок, который держала в руке. Если еще недавно теплилась надежда на скорый конец войны, то теперь она исчезла.

Зиночка шагнула к столу и, открыв дневник, вывела на странице дневника:

«31 августа 1941 года. Вчера получили хлебные и продуктовые карточки на сентябрь, а нам, студентам, выдали пропуска в столовую. Мы с мамой, папой относимся ко второй категории, поэтому положено по 400 граммов хлеба в день, а Тая – к третьей, ей, увы, всего 300. По карточкам будем получать сахар, крупу и растительное масло. А что, если мы потеряем их? Страшно даже представить!

Наша столовая стала госпиталем, поэтому мы теперь будем ходить в бывший ресторан на Невском, я там раньше не бывала. Вообще напряжение и тревога витают в воздухе. Вчера сообщили, что занятия в университете будут короткими, так как многие студенты ушли либо добровольцами на фронт, либо рабочими на заводы, либо укреплять оборону. Мы со Светой записались в команду МПВО. Будем ходить с ней на дежурство, защищать наш любимый город. Нас обещали обучить способам борьбы с зажигательными бомбами, пожарами, химическим нападением и оказанию первой медицинской помощи.

Вчера, придя с работы, папа сказал, что немцы перерезали последнюю железную дорогу, связывающую Ленинград со страной. Правда ли это или дезинформация? Я, честно говоря, не знаю, что и думать».

8 сентября 1941 года

Иван Филимонович Скоробогатов, некогда возглавлявший духовой оркестр слепых музыкантов, чьи выступления на городских площадках долгое время радовали слушателей разнообразными программами, сидел в просторной комнате Домпросвета. Окна ее, занавешенные плотными портьерами и оклеенные газетами, совсем не пропускали света. Из трубы в его руках лились звуки военного марша. Воспоминания уносили его во времена, когда его оркестр был популярен и любим в городе. Так продолжалось вплоть до начала Великой Отечественной войны, когда большая часть оркестрантов эвакуировалась, а оставшиеся, включая его самого, трудились не покладая рук в усиленном режиме в мастерских, плели маскировочные сети. Однако каждый вечер после работы он приходил сюда и около часа играл. Порой к нему присоединялись и бывшие коллеги по оркестру. Эти минуты дарили им силы, вселяли веру и надежду в лучшее.

– Иван Филимонович, это вы? – услышал он за спиной. – Можно войти?

– Конечно, конечно, – остановив игру, откликнулся мужчина.

– Спасибо.

– Товарищ Никоновиков, если не ошибаюсь? – спросил он бывшего коллегу. – Что‑то вы сегодня рано.

– Вчера получили распоряжение выйти в мастерскую на час раньше, чтобы составить план, а потом зайти за материалом для маскировочных сетей, – ответил Аркадий Никоновиков, подойдя к стулу возле окна, на котором лежал его баян. – Полагал, что я приду сюда первым.

– Так получилось, – усмехнулся Скоробогатов. – Сегодня на собрании общества говорили о возрождении нашего оркестра. В докладе я подчеркнул, как важно поддерживать не только солдат на передовой, но и граждан в столь трудное время.

– Полностью согласен, – сказал Аркадий. – Музыка спасала и помогала во все времена.

– Да и к тому же сегодня что‑то неспокойно на душе, – признался Скоробогатов, – почти не спал всю ночь, мучили тяжелые предчувствия. Слишком уж тихо в последние дни. Не к добру это. Ой не к добру.

– А может, наши войска отбили атаку и теснят врага?

– Кто знает, кто знает. Надеюсь, что это так, но все равно тревожно…

– А у меня радость: пришло письмо от родных. Они уверены, что у нас тут спокойно и тихо. Тихо… возможно. После первого налета и правда затишье. Интересно, что задумало гитлеровское руководство?

– У ваших родных все в порядке? Они благополучно добрались до Куйбышева?

– С приключениями… По дороге налет на их эшелон был, многие погибли. К счастью, родители и сестренка не пострадали. Просят выслать им еды, Машка – сладкоежка, конфет хочет. Пишут,