12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник

– Да уж… знали бы они правду, – с грустью произнес товарищ Скоробогатов. – Но я считаю, что пусть так думают. Меньше за вас переживать будут.

– Согласен.

– Что ж… не будем грустить. Давайте что‑нибудь сыграем, – предложил слепой музыкант и, взяв в руки баян, извлек первый аккорд.

В ту же секунду раздались оглушительные взрывы, и здание содрогнулось. Сбросив оцепенение, мужчины поспешили к выходу. В коридоре они услышали беспорядочные, поспешные шаги. Кто‑то кричал, стараясь перекричать гул сирен воздушной тревоги и рев самолетов, кто‑то молил о помощи, но шум был столь оглушительным, что казалось, будто мир погрузился в хаос. Кто‑то из сотрудников Домпросвета призывал не паниковать, а немедленно спуститься в подвал.

Каждый новый взрыв, казалось, приближал нечто неизбежное и страшное. Незрячие понимали, что необходимо спасаться бегством, пока не стало поздно, но, лишенные возможности быстро передвигаться, они могли лишь надеяться на счастливую случайность.

На улицах сирены скорой помощи и пожарных машин разрывали воздух, еще не утихший от громовых раскатов. Казалось, бомбежке не будет конца. Небо рвалось на части, словно гнев природы проявился в этом бесконечном громе. Каждый взрыв был молотом, ударяющим по самым основам города, и земля дрожала в унисон с этой безумной симфонией разрушения.

Жители в ужасе искали любое укрытие, прячась в подвалах и импровизированных убежищах, надеясь пережить этот кошмар.

Это был первый массированный налет вражеской авиации, в результате которого были уничтожены продовольственные склады имени Бадаева. Многочисленные деревянные постройки, теснившиеся на весьма обширной территории, были буквально погребены под градом зажигательных бомб. Пламя вспыхнуло одновременно во многих местах, и огонь стремительно перекидывался с одного склада на другой. Высокая температура и едкий дым делали попытки тушения почти невозможными. Над крышами домов взметнулся огромный столб дыма, медленно расползаясь по тускнеющему вечернему небу. Его зловещий силуэт был виден далеко за пределами города. Вражеские самолеты, обрушив на территорию шквал пулеметного огня, налетали снова и снова, оставляя после себя поврежденную технику и горький след разрушения.

Некоторые улицы Ленинграда, некогда процветавшего города, превратились в руины, их стены, обугленные и искореженные, стали немым свидетельством ужасающего вторжения. Повсеместно виднелись разрушенные здания, трамваи стояли на рельсах, как немые свидетели пережитого ужаса.

Жители Ленинграда, привыкшие к выдержке и внутренней силе, теперь терзались смесью страха и гнева. Власти, долго до того уверявшие в несокрушимой защите города, теперь вынуждены были признать суровую правду: он оказался не готов к обороне. Налет стал испытанием для всех горожан, которые понимали необходимость сплотиться и укрепить веру в победу, несмотря на близость врага. В тот миг каждый осознавал, что впереди их ждет долгое и изнурительное сражение за Ленинград.

– Кажется, все стихло, – прислушиваясь, сказал Аркадий Никоновиков.

– Пожалуй, вы правы, – согласился бывший руководитель оркестра.

Они не успели спуститься в подвал и стояли в вестибюле первого этажа.

– По всей видимости, мы уже можем выйти наружу. Я живу в двух кварталах отсюда. Давайте вы переночуете у нас, – предложил баянист. – Сейчас небезопасно передвигаться по городу. Кто знает, какие разрушения принесла вражеская авиация.

– Хорошо, Аркадий, я принимаю ваше предложение, – согласился Иван Филимонович и, выйдя вместе с коллегой из здания, последовал за ним вдоль улицы.

Но, пройдя квартал, мужчины, ощутив на лицах волны тепла и пыли, услышали гул голосов и крики пожарных, отгонявших людей и просивших не мешать им работать.

– Ч-что тут происходит? – вслух проговорил один из музыкантов.

– Ой, Аркадий Артемьевич, – вскрикнула стоящая невдалеке женщина, – миленький… несчастье‑то какое… беда какая.

– Раиса Павловна? Это вы?

– Я, родненький, я, – женщина, уже не сдерживая слез, заголосила. – Как же так? Как такое могло произойти? Что же теперь будет? Как жить‑то теперь?

– Да объясните наконец, что произошло? – сурово произнес товарищ Никоновиков, хотя в глубине души уже догадывался о случившемся.

– Да вы что, не видите… ах, да… простите, миленький, – утирая грязными кулаками слезы, ответила соседка. – Дом наш, дом наших родных… больше НЕТ! Было прямое попадание. Остались лишь одни руины.

Аркадий Артемьевич замер, словно пораженный громом. Ему почудилось, будто он ослышался, будто услышанное – лишь злая шутка, не имеющая ничего общего с реальностью.

– Что… что вы сказали? – прошептал он, поворачиваясь к женщине и устремляя невидящий взгляд куда-то поверх ее головы.

– ОНИ ВСЕ ПОГИБЛИ! – закричала Раиса Павловна и, обезумев от горя, бросилась к нему, обвивая его шею в отчаянном объятии.

Слепой мужчина, пронзенный острой болью утраты, неуклюже прижал к себе скорбящую фигуру. Он безмолвно застыл посреди пыльной улицы, внимая нескончаемому потоку голосов, надеясь различить в нем знакомые нотки. Аркадий не мог поверить, что его горячо любимые дочка и жена исчезли навсегда.

«Может, они ушли за хлебом или еще не вернулись из детского сада? – спрашивал незрячий мужчина сам себя. – Но откуда соседке знать, что они были в квартире в то время? Наверное, стоят где‑то в сторонке и волнуются за меня». Отстранив от себя плачущую женщину, он спросил строгим голосом:

– Вы уверены, что они погибли? Лиза должна была забрать дочку из детсада… вероятно, они еще не вернулись домой.

– Пришли, миленький, своими глазами видела, – всхлипывала соседка. – Я столкнулась с ними в парадном. А через пару минут началась бомбежка. Я побежала обратно, но тут раздался страшный взрыв, и дом… он обрушился прямо на глазах. Митя мой… сыночек… там остался. Ироды проклятые!

– Аркадий, – до баяниста донесся голос руководителя, – идемте ко мне. Вы уже ничем не можете помочь вашим родным… Мне очень жаль.

Слепой вновь прислушался к гулу, раздававшемуся с пепелища, и, развернувшись, зашагал вдоль по улице.

Глава 4

Первый массированный налет на Ленинград после взятия немцами Шлиссельбурга обрушился на город словно неумолимая стихия, вызвав многочисленные пожары, из которых особенно устрашающим было пламя, охватившее Бадаевские склады, где хранились городские запасы продовольствия. Официальные данные утверждали, что на них в сентябре 1941 года продовольствия было немного. Но по городу распространились слухи, что в огне пожара без остатка исчезли запасы муки, зерна, сахара, круп и прочих жизненно важных продуктов.

Несколько дней спустя выяснилось, что три тысячи тонн муки были уничтожены, а около двух с половиной тысяч тонн сахара-рафинада превратилось в густой сироп с угольно-черной коркой. Позднее эту сахарную массу переработали на кондитерские изделия, и потери сахара, по мнению работников торговли, не превысили семисот тонн. Так это было или иначе, но уже после повторного налета 10 сентября в городе закрылись все коммерческие магазины, а с 14 сентября нормы продуктов сократились вполовину. Теперь