12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник

– Мне тут в мастерской немного чечевицы дали, – протягивая небольшой мешок с крупой, проговорил Пётр Петрович. – Решил внести свой вклад в общее дело, раз Вера Дмитриевна любезно предложила забирать теперь и мою порцию хлеба.

– Спасибо, очень кстати, – отозвалась соседка, принимая крупу. Она с тоской поглядела на скромный паек, выданный ей в магазине. В голове крутилась одна мысль: «КАК на это прожить?»

– А что, если поискать еду по окрестностям, еще свободным от немцев? – задумчиво предложила Зиночка, словно прочитав мысли матери. – Света говорила, что видела людей, собирающих картошку и овощи на полях. Так почему бы и нам не поехать туда? Ну да, небезопасно, поля постоянно обстреливаются, но зато можно найти что‑то съедобное.

– До чего мы дожили, – вздохнула Вера Дмитриевна. – Вернулись в доисторические времена: вся жизнь сводится к одному – добыче пищи.

– Разумное предложение, дочка, – поддержал ее отец. – Зима впереди, а что нас ждет – никому не известно. Близятся холода. Кстати, а откуда твоя подруга знает о пустующих полях? Я знаю, для столовых собирают коренья и листья. Но Светлана вроде бы с тобой в МПВО трудится. Или я ошибаюсь?

Зиночка потупила взгляд.

– Пап… лучше не спрашивай.

– Это еще почему? – нахмурился отец, с вызовом глядя на дочь.

– Ну, потому что… я обещала! Иначе вы расскажете ее родителям, и ей попадет от них.

– И поделом. Как бы то ни было, ты обязана все рассказать. Зная неугомонный характер Светланы, мы не хотим, чтобы с тобой что-то случилось.

– Я пойду, – переминаясь с ноги на ногу, сказал Пётр Петрович. – Не хочу мешать вам.

– Да нет уж, сосед, – остановил его Виктор Фёдорович, – оставайтесь. Вы всегда защищаете Зинаиду, вот и сейчас, вероятно, ей понадобится ваша поддержка. Итак, я слушаю.

Немного поколебавшись, Зина поведала трогательную историю любви своей подруги, которая, невзирая на опасность, уже несколько раз преодолевала преграды, чтобы добраться до части, находящейся в поселке Шушары.

– То есть ты хочешь сказать, что твоя подруга, минуя все посты и заграждения, вот так легко ходит к своему жениху? Да еще и не один раз? – удивленно спросила Вера Дмитриевна, распахнув глаза. – Но как такое возможно?

– Да-да, мне бы тоже хотелось это понять: насколько мне известно, наши заставы и патрули не пропускают штатских. Это строжайше запрещено! – поддержал отец.

– И как так можно рисковать собой! – воскликнула соседка, сокрушенно качая головой. – Она подумала о родителях? Что будет с ними, если с ней что‑то случится?

– Простите, что вмешиваюсь, – вступил в разговор Пётр Петрович, – но, может, не стоит так сурово осуждать Светлану за ее светлое чувство?

Зиночка, в глазах которой блестели слезы, с благодарностью поглядела на соседа. «Какой же он все‑таки добрый человек, – размышляла она. – Как жаль, что из-за слепоты у него нет семьи, а родные далеко. Самое страшное в мире, на мой взгляд, – одиночество. Особенно… в темноте!»

– Благородное чувство, не спорю, – отозвался Виктор Фёдорович, – однако знаете ли вы, многоуважаемый Пётр Петрович, ЧТО значат такие ее марш-броски?

– Простите, даже не предполагаю.

– А то, что любой человек может свободно ходить, куда пожелает. Любой: будь то диверсант, перебежчик или шпион.

– Она рассказывала мне, что подолгу упрашивает патрули, уверяя их, что несет лишь одежду и продукты Ване, отрывая от себя, – всхлипнула Зина, с одной стороны осознавая, насколько безрассудна ее подруга, но с другой – понимая ее мотив.

– Не это ли любовь, Виктор Фёдорович? Вспомните себя в ее возрасте, – улыбнулся Пётр Петрович. – Ради любви люди рисковали жизнью. Правда… не все готовы жертвовать собой так, как подруга вашей дочери.

Он немного помолчал и затем грустно добавил:

– Когда жена узнала, что я навсегда останусь инвалидом, собрала вещи, забрала дочку и уехала, не оставив даже адреса.

– Вы пробовали ее искать? – задала вопрос Вера Дмитриевна, с сожалением глядя на соседа. – Вероятно, она вскоре пожалела о своем поступке, но не решилась вернуться. Растить дочь одной нелегко. Ребенку нужен отец.

– Не говори ерунды, – перебил ее муж. – Если бы хотела, вернулась бы. Простите, Пётр Петрович, за прямоту, приползла бы обратно.

– Ничего страшного… Нет, не искал, – смутился его сосед, пожалев об откровенности. – А какой смысл? Если бы Катя любила, то осталась бы. А так… зачем я ей и дочке? Да кому я вообще нужен?.. Ладно, простите за пессимизм. Что‑то в последнее время хандра наваливается. Пожалуй, лучше заняться делом. До утра сеть необходимо сплести, а я еще и не приступал… Вера Дмитриевна, не могли бы вы налить мне кипятку?

– Конечно, конечно, – засуетилась соседка. – Я сейчас приготовлю немного чечевицы и принесу вам в комнату. Не волнуйтесь!

Зина потерла онемевшие руки, поправила пуховый платок, и, раскрыв дневник, начала писать:

«8 декабря 1941 года. Всегда полагала, что ведение дневника – это удел томных барышень, но теперь это единственное место, где я могу излить свои мысли. Раньше я подолгу беседовала с нашим соседом, но теперь Пётр Петрович либо пропадает в мастерской, где они трудятся от рассвета до заката, либо на репетициях оркестра – оказывается, у него чудесный баритон. Всех слепых, владеющих музыкальными инструментами, попросили хотя бы раз в неделю устраивать небольшие вечера для жителей города, чтобы хоть как‑то подбодрить их, отвлечь от неотступных мыслей о еде.

Пишу эти строки, а сама думаю лишь о еде. Бедная Таечка! Она постоянно просит есть. А чем мы можем ей помочь? Скудного пайка, что нам выдают, хватает лишь на то, чтобы раз в день притупить голод. А потом? Потом каждая клеточка тела кричит: еды! Что бы ты ни делал, все мысли лишь о хлебе! О, иногда я ложусь спать и начинаю мечтать наесться им досыта!

Неделю назад формировали отряды для работы на окопах. Сказали, что будут давать рабочий паек: 250 граммов хлеба и миску мучного супа. Мы со Светой сразу же записались. 250 граммов! Это же две дневные порции!

Впрочем, все оказалось намного сложнее, чем я предполагала… Изо дня в день мы едем на работы. Словно автоматы, бредем через поле, к которому нас подвозят, берем лопаты и начинаем копать. В ослабленных руках она кажется неподъемной, будто весит центнер. Сегодня ночью выпал снег, заваливший всю нашу вчерашнюю работу, когда мы долбили промерзшую землю. Пришлось выгребать его из окопов, а затем отбрасывать в сторону. Ни на секунду не покидала мысль, что согревала изнутри: нужно продержаться до обеда… продержаться… до обеда!

Впрочем, сегодня нам сообщили, что