12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник

– Вот тут ты права, – согласилась дочь, слегка успокоившись. – Неделю назад я сама видела, как в магазине били какого‑то высокого изможденного мужчину. Как потом выяснилось, он подкрался сзади к одной женщине и, схватив уже взвешенный хлеб, сунул его в рот. У меня до сих пор стоит в ушах ее душераздирающий крик, в котором было столько боли, что я не забуду его до конца своих дней…

– Вот видишь, – кивнула Вера Дмитриевна, – а ты говоришь о подлости наших учителей… Везде можно встретить людей, потерявших человеческий облик перед лицом непростых испытаний.

– Но тот человек был чужим, – возмущенно возразила Зиночка. – А с этими людьми ты проработала больше двадцати лет. Вы столько всего прошли вместе! Организовали дом для сирот, поддерживаете их, ухаживаете.

– Карточки уже не вернешь, Зина, – тихо произнесла мать, – и давай не будем об этом. Все кончено.

– Что скажет папа, когда придет?

– Скорее всего, ничего, – опустила глаза Вера Дмитриевна, смахивая набежавшую слезу.

– В смысле? Ты думаешь, что он промолчит? Сильно сомневаюсь, – хмыкнула дочь.

– Отец стал очень странным, ты сама мне об этом говорила не раз.

– Он стал молчаливым, да. Но это не значит, что с ним что‑то не так. Папа просто замкнулся в себе, и все.

– Отец винит себя за то, что не уехал вместе с нами на Большую землю, когда эвакуировали архив, – ответила исхудавшая женщина, плотнее завернувшись в шаль. – Жаль, что мне не пришло в голову убедить его в обратном.

– Стоит ли теперь об этом говорить?

– Простите великодушно, что прерываю вас, – раздался голос Борейкова, – вы позволите войти?

Женщины разом повернулись, удивленно глядя на вошедшего.

– Пётр Петрович, миленький, неужели это вы? – воскликнула Вера Дмитриевна. – Я не верю глазам. Мы уж и не надеялись увидеть вас вновь.

– Это еще почему? – улыбнулся тот. – Неужели я такой несносный сосед, и вы мечтали поскорее отделаться от меня?

– Что вы такое говорите? – едва заметная улыбка тронула губы Зиночки, на бледном лице которой проступил слабый румянец. – Просто вы отсутствовали целую неделю. Мы думали, что вы…

– Что я умер? – договорил за нее Пётр Петрович.

– Да… смерть – нередкий гость в нашем городе.

– Ну нет, как бы я мог покинуть этот свет, не выполнив своего обещания? – слегка улыбнулся мужчина. – Я же так и не научил вас играть на пианино.

– Теперь не до музыки, – грустно заметила Зиночка. – У нас беда… большая беда.

– Я слышал, – ответил Борейков и, распахнув пальто, достал драгоценный груз. – Тут немного гречневой крупы и кило дрожжей. Мне дали за выступления. Вот решил принести вам. Дрожжи можно прокрутить в мясорубке, подсушить и затем сварить, как макароны. Ну или просто сварить похлебку. Мне сказали, что ее запах напоминает грибной суп. Нужно попробовать.

– Крупа и дрожжи? – воскликнули мать и дочь, не веря своим ушам. – Правду ли вы говорите, голубчик?

– Конечно, правду.

– Миленький вы наш! – воскликнула Зиночка и бросилась на шею Петра Петровича. – Вы наш спаситель! Огромное спасибо!

– Да не стоит, – смутился мужчина. – За эти месяцы вы… вы стали для меня как семья. И я не мог поступить иначе, поэтому и принес небольшой подарок.

– Мы спасены! – прошептала Вера Дмитриевна, на глазах которой выступили слезы радости. – Теперь все будет хорошо!

– Что ж… тогда давайте разведем буржуйку и приготовим суп, – предложил сосед с доброй улыбкой. – Давайте я помогу вам… Кстати, когда вернется Виктор Фёдорович? Мы успеем к его приходу?

В комнате наступила тишина, и лишь завывание метели за окном нарушало ее мнимое спокойствие.

– Он… вероятнее всего, уже не вернется, – с трудом произнесла женщина глухим голосом.

– Нет! – воскликнула Зина, вскакивая на ноги. – Не смей так говорить! Папа жив! Он… он… просто очень холодно на улице, вот и не приходит! Отец вернется, обязательно вернется!

Девушка выбежала из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

– Вера Дмитриевна, почему вы решили, что вашего мужа больше нет в живых? – задал вопрос незрячий, уловив жалобный всхлип младшей дочери соседки.

– В последнее время Витя часто оставался в архиве: то бомбежки, то снегопад, то просто не было сил проделывать такой длинный путь. Но он старался держать нас в неведении не более одного дня да и сам за нас волновался. А может, отдав нам свою продуктовую карточку, хотел, чтобы мы лучше питались.

– Он оставил карточку? – удивился Пётр Петрович. – Но что же он ел?

– Говорил, что в столовой им выдавали талончики, по которым они получали какую‑то жидкую кашу раз в день. Правда это или хотел успокоить – не знаю.

– Но, может, он на самом деле остался в архиве? Я сам еле дошел до дома, стужа страшная. А после вчерашнего снегопада передвигаться стало еще труднее.

– Не утешайте меня, Пётр Петрович, – покачала головой соседка. – Приберегите надежду для Зины. А я… я уверена, что мужа уже нет в живых. Третьего дня, уходя на работу, Витя долго смотрел на нас странным взглядом, словно прощался. «Простите меня, мои дорогие, если сможете. Это моя вина», – наконец сказал он и, не произнеся больше ни слова, ушел.

– Уже три дня?

Женщина кивнула, но, вспомнив, что их сосед слепой, добавила:

– Да, сегодня четвертые сутки. Надежды не осталось… Хотя если бы не вы, точнее, если бы не ваши дары, то вскоре мы бы присоединились к нему. Спасибо, Пётр Петрович. Я никогда не забуду вашу доброту.

– Не за что, Вера Дмитриевна… Позвольте мне помочь растопить буржуйку.

– Ой, под силу ли это вам? – отмахнулась от него женщина и тут же осеклась, осознав, что обидела незрячего соседа.

– Вы правы, мне не все под силу, – вздохнул мужчина, – но принести дрова, думаю, смогу.

– У нас не осталось дров. Только последние два куска доски, которые принес муж неделю назад. Ломали старые деревянные дома недалеко от его работы, и ему удалось достать их. Но когда они закончатся, я не знаю, что мы будем делать.

– Что ж… все просто, – немного поразмыслив, ответил сосед. – Правда, для этого придется забыть о порядочности и благородстве.

– Что вы хотите этим сказать? – брови Веры Дмитриевны взметнулись вверх. – Я никогда не поступлюсь совестью.

– Тогда вам придется выбирать между чистой совестью и смертью ваших детей. Что вы выберете?

– Мама, я не думаю, что Пётр Петрович может предложить нам совершить нечто ужасное, – стоя на пороге комнаты, сказала Зина. – Я же права?

– Да, – согласился с ней незрячий. – Я лишь хотел предложить пройтись по квартирам и взять оттуда оставшуюся мебель. Ту, что еще не растащили другие соседи… Да, кстати, я