Сестры Мао - Гэвин Маккри

Ей снились споры, в которых она должна была проиграть, и вот теперь ее безусловно, но все же будто еще во сне окружал Париж.

– Альви, ты здесь?

Студенты на соседних лежаках обернулись – лица их были недружелюбны. В некоторых этот чужой голос вызвал враждебность, остальные были к нему равнодушны.

– Мой парень, – сказала она по-французски. – Парень, который со мной был, кто-нибудь его видел?

Студенты моргали, пожимали плечами, отворачивались. Юноша на противоположной кровати продолжил играть на гитаре, девушка – петь, другие в такт кивали головами.

– На хуй вас всех, – пробормотала Ева по-английски, надевая сапоги.

Она обыскала все здание, коридоры на каждом этаже и каждую незапертую комнату, но вяло и вполсилы. Отчасти она была в ярости оттого, что Альваро не вернулся, и собиралась отчитать его, когда они встретятся; но другая ее часть радовалась тому, что она осталась одна. Вымыв лицо в ванной, она посмотрела в зеркало и спросила себя: «Что же нам теперь делать?»

Комитет Действия она нашла в классной комнате на первом этаже. Открытую дверь подпирал бюст какого-то классического французского философа, парты были поставлены большим квадратом, за ними сидели несколько мужчин.

Дайте я поговорю.

Она представилась.

– Англичанка?

– Лондон.

– Одна?

– Участница перформанс-группы.

Чтобы доказать, что она своя, Ева назвала имена нескольких человек, назвать которых ей поручил Макс.

– У вас хороший французский. Какие-то другие языки, помимо английского?

– Немного испанский.

– Китайский?

– Нет. Но я восхищаюсь Мао. Я читала его труды и верю, что они отражают действительный смысл вещей, скрывающийся за видимостью.

Пока мужчины о чем-то переговаривались друг с другом, она рассказала им немного об «Уэрхаузе», его истории и манифесте. Атмосфера была напряженной – в углу звонил телефон, но, кажется, никому не было до него дела. Пытаясь произвести на мужчин впечатление, она не смогла удержаться от того, чтобы не преувеличить размер и значение группы.

– Вы были в «Одеоне»?

– Мы только что пришли оттуда.

Мужчина бросил взгляд на открытую дверь, ища кого-то, и спросил:

– «Мы»?

– Группа и я.

– Разве он не был бы для вас более подходящей базой?

– Мы чувствуем…

Она покрутила кольца на пальцах.

– Мы чувствуем, что здесь внесли бы больший вклад. В Сорбонне.

Мужчины вновь сдвинули головы. Снова перешептывание.

– Мы здесь для того, чтобы учиться, товарищи, – сказала она. – Мы хотим понять, как вы всем управляете, каковы ваши методы, посмотреть, будут ли они работать так же эффективно в Англии. Наша цель – использовать ваше пламя, чтобы зажечь огонь радикализма у нас дома. Революция не может распространиться сама по себе. Нужны люди, которые ее перенесут, нужны их кулаки и мозги. Мы надеемся быть такими людьми, мы надеемся быть переносчиками.

В этот момент, почувствовав, что мужчины заколебались, Альваро достал бы из ранца записную книжку. В книжке, которую он хранил в отдельной сумке, отделанной пурпурным шелком, были записаны имена сотен единомышленников по всему миру: людей, которые останавливались в «Уэрхаузе», их друзей, друзей их друзей. Одним из развлечений Альваро было связывать этих людей друг с другом. «Смотрите, – говорил он, – смотрите сюда. Тут люди из Англии, Голландии, Германии, Испании, Латинской Америки, Кубы. Понимаете, Кубы».

– Поверьте мне, – сказала она вместо него. – У нас есть идеи и контакты. Вы знаете Дорис Ливер?

Мужчины покачали головами:

– А где сейчас ваша группа?

– Ждет внизу.

– Вы не против разделиться?

Она представила, как Альваро листает страницы своей книжки в поисках имен, которые могли бы их убедить.

– Нет.

Они приписали ее к комнате коммуникации Комитета Пропаганды, расположение которой отметили на копии карты.

– Идите одна. Если остальные члены вашей группы захотят присоединиться, они должны будут прийти сюда в индивидуальном порядке и пройти проверку.

– Поняла, – сказала она, сворачивая карту и кладя ее в карман. – Удачи, ребята. Вы не пожалеете.

Выйдя на улицу, она себя похвалила: «Похоже, я в деле. Жаль, что они не собрали нас всех вместе. Я пыталась их убедить, но личные связи – не повод для особого отношения. Пошлют туда, где ты нужен».

* * *

Комната коммуникации находилась в современном здании на улице Сенсье. В здании были стеклянные двери, кондиционеры и внутренняя видеосвязь. В фойе она остановилась, чтобы изучить аппарат, торгующий едой в стерилизованных контейнерах. На щель для монет была наклеена малярная лента, а на передней панели красовался плакат:

НЕ БУДЬ ПОДОПЫТНЫМ КРОЛИКОМ

КАПИТАЛИЗМА: ЕШЬ В СТОЛОВОЙ

Она повиновалась приказу.

В большом зале с бетонными стенами она ела булочки с колбасой, пила апельсиновый сок и болтала с людьми за ее столом. Узнав, что она англичанка, они тут же выразили отвращение к де Голлю и с надеждой спросили ее о лейбористском правительстве в Великобритании: стало ли при нем лучше? Она с удовольствием их просветила. Собеседники наслаждались ее откровенностью и благодарили за проницательность. Они сказали, что им очень приятно встретить иностранку с подлинно революционными принципами, потому что за предшествующие недели они стали свидетелями нашествия неверующих циников, приехавших просто посмотреть на события. Ее они сочли представительницей другой породы; в качестве награды рассказали о некоторых французских фишках, о которых иностранцы обычно не знают, и надавали советов, как здесь устроиться. Затем, когда она закончила есть, они проводили ее к лифту и нажали кнопку ее этажа – восьмого.

– Победу Вьетнаму, – сказали они, когда двери стали закрываться.

Она в ответ подняла кулак:

– Боритесь за мир.

В комнате коммуникации ее поприветствовала женщина в мини-юбке и высоких сапогах по имени Кати, представившая ее остальной команде. Ева сразу же убедилась, что в офисе работают хорошие люди. Они обнимали ее, расспрашивали о жизни и, увидев, что глаза ее опухли, а губы потрескались, дали ей воду, кофе и косметику. С чрезвычайным терпением они объяснили ей цель работы, их собственные роли – телефонистка, делопроизводительница, машинистка, переводчица, расшифровщица, печатница – и соответствующие этим ролям задачи. Они любезно предоставили ей некоторую степень свободы в выборе работы, которую она хотела бы выполнять, были уважительными, серьезными, благонамеренными.

Как бы то ни было, она не могла испытывать по отношению к ним жалость и неловкость, ведь в конце концов все они были женщинами. Среди них не было ни одного мужчины, а это могло означать, что власть находилась где-то в другом месте, в аудиториях и комнатах комитетов внизу, а здесь, на чердаке, они были вынуждены повиноваться и реагировать. Секретарши – винтики, девочки движения, снующие туда-сюда и приходящие по вызову: вот кем они были, и