Сестры Мао - Гэвин Маккри

Она решила помогать с печатью плакатов. На большом рабочем столе в центре комнаты одна женщина натягивала шелк на деревянные рамы, вторая выводила рисунок, третья блокировала твердые частицы жвачкой и покрывала поверхность лаком. Четвертая водила деревянной доской с краской по экрану. Пятая поднимала раму и вытаскивала свежий плакат. Работа Евы заключалась в том, чтобы развешивать влажные плакаты для просушки. На одном было написано: ВСЯКИЙ ВЗГЛЯД НА ВЕЩИ, КОТОРЫЙ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ СТРАННЫМ, ЛОЖЕН. Другой сообщал: МЫ ХОТИМ КОММУНИКАЦИИ, А НЕ ТЕЛЕКОММУНИКАЦИЙ. Черепа в полицейских касках. Де Голль в роли убийцы. Колючая проволока в телевизионном экране. СМИ как бутылка с ядом: НЕ ГЛОТАТЬ!

Раньше Ева с пренебрежением относилась к такого рода работе. Ее сестра Айрис, бросив художественный колледж, некоторое время работала в Мастерской плакатов в Лондоне, за что Ева ее дразнила. Пустая трата времени, говорила она. Зачем делать все вручную, если можно массово производить плакаты на офсетном прессе? Отказ политических художников от передовых технологий был, по мнению Евы, консервативным, буржуазным и бессмысленным. Контраргумент Айрис о том, что производство, направленное на использование предмета, а не на извлечение прибыли, должно быть ремесленным, не убеждал Еву. Кисть не сравнится с принтером. Нарисовать картинку с изображением бомбы – непозволительная роскошь, когда каждый вечер по телевизору показывают сотни бомб, падающих на крестьянские хижины. Теперь миром правили средства массовой информации, и только радикальный перформанс – живой, содержащий встречу тела с телом, – мог бросить ему настоящий вызов.

Но после нескольких часов работы над шелком Ева задумалась о том, что, возможно, ее прошлые суждения были поспешными. Она начала понимать привлекательность материалов и ремесленного труда, когда держишь в руках предмет, который можно запросто изменить, когда можно не торопиться, а доводить каждый шаг до конца. Айрис была права – ремесло приносило удовлетворение. В нем было достоинство и, в немалой степени, покой. Вместо шума машин была тишина сосредоточенности, запах льняного масла, чернил, уайт-спирита и сигарет. Разве не так жили люди в Китае?

Около четырех часов пришли несколько мужчин – членов Комитета по связям между студентами и рабочими, всего пять человек.

– А вот и они, – прошептала ее соседка за рабочим столом. – Петухи.

– Простите? – спросила она, удивленная, потому что до сих пор не слышала здесь грубых слов.

– Петухи, – повторила соседка, бросив взгляд на мужчин у двери. – Эти кривляющиеся петухи, нелепые ублюдки.

Мужчины столпились вокруг стола Кати. Они составили небольшой текст, который хотели напечатать, проиллюстрировать и размножить в виде листовки. Кати прочитала его и передала обратно.

– Мы не пускаем в производство какое-то старье, – сказала она. – Какова ваша цель?

Заметно ошеломленные мужчины, не привыкшие оправдываться, передали текст по кругу. Каждый из них по очереди проверил, что это не некачественный ранний набросок, а действительно согласованный вариант. Затем они положили его на стол и еще раз разгладили перед Кати.

– Цель Комитета по связям между студентами и рабочими (заговоривший мужчина был достаточно красив, чтобы Ева обратила на него внимание) заключается в установлении контакта и связей с пролетариатом. Листовки, которые вы напечатаете, мадемуазель, будут распространяться в первую очередь среди бастующих рабочих на заводе «Рено», а затем среди любой группы рабочих, разделяющих наши общие либертарно-революционные взгляды. Этот текст был составлен в Комитете после многочасового обсуждения, а затем представлен на всеобщее обозрение. Большинство его одобрили. Ни вы, ни кто-либо другой в этом офисе не имеет права подвергать его цензуре.

Его слова не напугали Кати. Она взяла листок большим и указательным пальцами и потрясла им в воздухе, спокойно представляя процесс печати, ее стоимость, количество людей, которое для этого требуется, время, которое она займет. Неужели эти мужчины действительно думают, что на такое стоит тратить столько ресурсов революциии, и без того ограниченных? Услышав ее, Ева уверилась, что в конце концов Кати примет текст. Ее демонстративное сопротивление было направлено только на то, чтобы донести мысль: хорошо, конечно, проводить время в комитетах и на публичных дебатах, но настоящая работа делается здесь, за кулисами, в таких офисах, как этот, такими женщинами, как мы, которые трудятся день и ночь, и пора бы таким мужчинам, как вы – красивым, праздным мужчинам, – обратить на это внимание.

Мужчина оперся кончиками пальцев на стол Кати и начал вести с ней рациональный спор. Она отвечала в неменьшей степени рационально. Ева захотела вмешаться, но удержалась. – Ты права, – прошептала вместо этого она соседке. – Весьма забавные.

В шесть мужчины вернулись. Теперь их было больше, и они пришли проводить женщин на демонстрацию. Одна или две девушки накинули куртки и собрались идти, но большинство не сдвинулись с рабочих мест. Усердные, преданные своему делу, они отказались от возбуждения марша в пользу относительного спокойствия здесь, и это решение они приняли не из скромности, подумала Ева, а скорее в знак признания собственной важности.

– Вы идете?

Красивый мужчина улыбнулся ей.

Она покачала головой: нет. Она остается.

* * *

До полуночи она продолжала работать с шелковыми полотнищами, а потом внимание в комнате переключилось на репортаж о демонстрации, и ей поручили крутить ручку печатного станка. Температура в помещении резко выросла: в него хлынули люди с отчетами и депешами на печать и рулонами пленки на проявку. Шли жаркие споры о том, какую линию выбрать в предстоящих бюллетенях. Звонил телефон, трещал провод. Но даже когда звучали приказы, а люди метались от одного места к другому, настроение оставалось праздничным. Когда в пять утра все снова успокоилось, ее отправили поспать. Она вернулась вскоре после девяти; офис был пуст, за исключением пары женщин в задней комнате, работавших с радиостанциями. Она вызвалась подменить одну из них и провела остаток утра, расшифровывая французские передачи Пекинского Радио.

Этот ритм – напряженные ночи за рабочим столом и спокойное утро у радио – в последующие дни вошел у нее в привычку. Она быстро адаптировалась и научилась получать от него удовольствие. Люди, с которыми она вступала в контакт, автоматически превращались в друзей. В большинстве своем то были простые, рациональные, совсем не театральные люди, но она уважала их за то, что они хорошо делали свое дело. Они занимались своим делом без раздумий, а в отношениях друг с другом не допускали ни лести, ни недоброжелательности, такая эффективность возникает, когда у женщины есть свое дело и организует его она сама, и ничем не отличается от любви.

Через четыре дня – целая вечность, самый долгий срок, который она провела в разлуке с группой