Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

Аскар нахмурился и отошел к окну, так ничего и не сказав о том, о чем прежде всего следовало бы говорить, Да и что говорить, о чем спрашивать? Спасибо уж за то, что пришла... За то уж спасибо, что в тайниках памяти сумела сберечь воспоминание о нем.

Когда Айша поднялась с места, Аскар хотел проводить ее, но она отказалась, сказала, что дойдет с девушками. Ничего, пусть он не беспокоится. Дамеш завтра не работает, а Лиде всего девятнадцать лет, в эти годы вообще все нипочем.

Она простилась и ушла, а Аскар потом ворочался всю ночь и никак не мог заснуть.

С ума сойти! Айша замужем, но за кем? Он даже не спросил ее об этом. Да разве в этом дело: она, конечно, нашла себе достойного, это, наверно, умный, красивый человек, уравновешенный и уверенный в себе, здоровый и спокойный, совсем не такой заморыш, как Аскар, и он не только ее муж, но и отец ее десятилетней дочки (она сказала об этом Аскару). Значит, замужем она была уже давно. Вот бежит время... Была Айша хрупкой, нежной и тонкой девушкой, стала полной, красивой, веселой... И какой же счастливец ее муж, кем бы он ни был...

Аскар и сам не заметил, как заснул. Спал он крепка и проснулся только в полдень.

Глава четвертая

Муслим сидел и думал. Слова Каира о том, что завод растерял все свои показатели, не давали ему покоя. Директор говорил о себе, а винил его, Муслима. Себя он считал, видно, чище молока, как говорят казахи. Вероятно, еще бы немного, и он выпалил бы: ты главный инженер, стаж у тебя огромный, опыта много, а работаешь спустя рукава. И Муслим усмехнулся: нет, это у тебя, брат, не выйдет. Ты меня в свои дела не путай, директор- то все-таки ты, а не я. А если смотреть в корень, виновата во всем бригада молодого Курышпая. Она потеряла темп и из передовой сделалась самой обыкновенной, рядовой. Ну, конечно, ты рвешь и мечешь, как молодой конь, получивший первый косяк кобылиц. И так забежишь, и эдак, и ржешь, и на дыбы поднимаешься —только бы тебе показать себя старым, заслуженным жеребцом, но шалишь, брат, не получится... Муслим и не таких видывал. Он тоже не свиней пас. У него на каждого врага свой особый камень за пазухой. И запомни — он зорко следит за каждым твоим шагом, и если потребуется, то и на пальцах пересчитает все твои недостатки и ошибки. И тогда все может повернуться для тебя очень скверно, если уж разговор зайдет начистоту. Сейчас у нас вооруженный нейтралитет, но во что он выльется дальше, одному только аллаху известно! Значит, нужно все предугадать и обдумать заранее. Может и такое случиться — снимут Каира и назначат директором Муслима. Это очень, очень вероятно. Надо только нос держать по ветру.

А самое главное, что надо сделать сейчас же, это разлучить жениха с невестой, директора со сменным инженером, Каира с Дамеш. Беда, если они споются! Тогда хоть с завода беги.

А пока против братца Каира и у него, Муслима, есть одно надежное оружие. Братец-то националист... Он говорит .(и Муслим сам слышал это), что надо готовить кадры казахов сталеваров и литейщиков. Обратите внимание — именно ка-за-хов. Не русских, не узбеков, не татар, а казахов. Это очень любопытная черта, и в центре за нее по головке не погладят. Но, конечно, одних слов мало. Надо подумать, проследить, найти свидетелей. Все это, конечно, только на самый крайний случай. Обвинение в национализме — оружие слишком острое и разящее, чтобы пользоваться им так, без особой надобности. А вообще, при всех условиях и сменах руководства, завод должен работать только образцово, только на пять. В этом Муслим заинтересован больше кого-либо. Если что-нибудь случится на заводе, то отвечать придется именно ему.

И как это Каир посмел упрекать его в халатности и лени? Да он после ночной смены, отдохнув всего каких- нибудь два часа, уже встает и спешит на завод. Ему обязательно надо походить по цехам, поговорить с инженерами и рабочими, заглянуть в печи,— только тогда он заснет спокойно, мало ли что может случиться в цехе без хозяйского глаза? И вот сегодня ночью, во время обхода, он узнал пренеприятную новость. У заводских ворот ему встретился Игламбек.

— А вы разве не на тое? — спросил он удивленно.

От этой новости Муслиму стало вдруг жарко.

— Какой еще дядя? — спросил он грубо.— Откуда его принесло?

— Да, говорят, из Сибири... Сидел он там, что ли,— ответил Игламбек.

— Так это что? Аскар Сагатов, что ли? — спросил Муслим, и в голосе его зазвучал настоящий испуг.

— А кто его знает? — беззаботно развел руками Игламбек.— Сказали, что дядя, и что он из Сибири, а какой дядя, аллах его ведает.

— Ну и пусть живет, если приехал, пусть живет.

Муслим отвернулся от Игламбека, махнул рукой и пошел к воротам завода. Через час, обойдя цеха, он лежал в своем кабинете на диване и думал.

Вот дьявольщина-то... Откуда взялся этот негодяй, из могилы вылез, что ли... Муслим о нем давно уже и думать позабыл, а он явился! Правда, три года тому назад, когда началась реабилитация, такая мысль,— а вдруг и Сагатов вернется,— начала приходить ему в голову. Но он гнал ее от себя. Тем более, что и Курышпай, которого он как-то спрашивал об этом, ничего определенного не ответил. Никаких вестей,— сказал он,— никаких следов, погиб, наверно, человек.

И вот он явился живехонек, и за пазухой у него, конечно, здоровенный камень, и, конечно, против Муслима прежде всего. Какими глазами теперь он, Муслим, на него должен смотреть? Какой улыбкой ему улыбаться? Что о нем говорить? А вот у Аскара есть что сказать про Муслима. И если, действительно, не струсит, а скажет все, прощай тогда уважение, авторитет, место в жизни... И жена... И жена, конечно!

Муслим встал, вынул из кармана платок, вытер лоб, подошел к окну и распахнул его. Сухой ночной ветер дул из степи, охлаждая лицо. Он стоял, смотрел в ночь, расстилающуюся перед ним, и думал, думал...

За что же он, Муслим Мусин, захотел погубить Аскара Сагатова? Если говорить откровенно, то прежде всего из-за Айши, которой так нравился Аскар. Поэтому, когда Муслиму кто-то шепнул, будто бы Аскар —-