Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

как будто соглашаетесь, а затем все — пункт за пунктом — опровергаете! Зачем же так? Раз вы правы, то и виниться вам нечего. Ведь только гоголевская унтер-офицерская вдова сама себя высекла...»

Каир ушел от него красный от стыда. И только одно утешало его: в обкоме одобрили его проект организации

курсов подготовки молодых специалистов и литейщиков из казахской молодежи.

Это, конечно, хорошо, но все остальное не радовало... Дома он застал осунувшуюся . и, как ему показалось, сильно постаревшую за эти несколько дней мать. Конечно, она все еще продолжала сердиться на него. На вопросы отвечала односложно, стараясь не смотреть на сына. Из-за всех этих причин — больших и малых — Каир почувствовал себя таким усталым и разбитым, что решил на завод не ходить, а вызвать «братца» Муслима к себе.

«Братец»,— подумал он с горькой улыбкой и покачал головой.— Что ж, раз из рода Куандык — значит братец. Против этого не попрешь, по мнению Муслима, иначе и быть не может. И все-таки странно это. Раньше, когда его спрашивали, кто он такой, он отвечал «казах», так же как ответил бы «человек». Но, оказывается, надо было сказать: «Я человек из рода Куандык». Не инженер, не директор, а именно «человек из рода Куандык». Об этом ему сказал Муслим и перечислил всех наиболее знаменитых его родственников.

И сейчас, вызвав Муслима, Каир подумал: «А что?. Он, может, и Дамеш потому травит, что она принадлежит к какому-нибудь другому роду. С Муслимом все может быть!»

И Каир стал думать о своем отце, о его нелегкой жизни, о том, как отец окончил сначала училище, а потом в первые годы революции институт... Воспитывал его отец по-спартански: на шестом месяце вдруг вырвал из рук матери и отнес в ясли. Когда ему исполнилось три года, сам за руку отвел в детский сад и сдал воспитательнице. И пошло: пионерский отряд, комсомол (отец сам дал ему поручительство) и, наконец, институт. Только тут отец и перестал докучать ему бесконечными вопросами в письмах: какие книги ты прочитал за эту неделю, на каких картинах бывал, какие спектакли понравились. Как все это было далеко от родовых счетов и интриг!

Через открытую дверь Каир увидел: прежде чем зайти к нему, Муслим завернул к Акмарал.

«Экий бабий угодник,— подумал Каир с раздражением.— Да не его ли устами говорит мать, когда ругает Дамеш? Да-да, и это тоже надо выяснить».

Муслим вошел к нему в комнату степенной неторопливой походкой. Каир принял его стоя, как младший старшего. Лицо Муслима прямо-таки излучало тепло. Он улыбался, шутил, говорил комплименты и был до того доброжелателен и благовоспитан, что справился даже о здоровье шофера Каира. Затем, когда вступительная часть кончилась, начался серьезный разговор.

Муслим спросил:

— Почему ты так похудел за эти несколько дней, неужели же от дружеских встреч в Караганде?

Каир ответил:

— Худею не от водки, а от плохих советов.

Тогда Муслим обиженно спросил:

— От каких же советов ты похудел? Может быть, от моих?

— Вот именно, вы угадали,— сказал Каир.

— Зачем же тогда ты зовешь меня? — спросил му-- слим.

— Ваш вопрос справедлив,— сказал Каир.— Пора мне пользоваться своим умом... Хотя, может быть, ума у меня не так уж много.

— И отлично! — фыркнул Муслим.— Давным-давно пора становиться взрослым.

Неизвестно, что ответил бы Каир, наверно, что-нибудь очень резкое, но в этот момент в двери показалась голова Акмарал.

— Чай пить прошу, самовар на столе! — крикнула она.

Каир стиснул зубы. Всегда вот так. Только дошел разговор до главного, а мать тут как тут... А ведь именно из- за нее он и начал говорить с Муслимом резче, чем хотел бы. Его возмущала эта непонятная дружба матери и Муслима, их многозначительные перемигивания и улыбки, которыми они только что — он это видел — обменялись. Да, у них как будто полное взаимопонимание. Откуда оно? Мать целые дни сидит дома, да и Муслим тоже или дома, или же на заводе. И когда они успели подружиться? Где же они встречаются? Похоже на то, что у них настоящий заговор.

За чаем разговор возобновился. Первым заговорил Муслим:

— Каиржан,— сказал он задушевно,— ну кого мы веселим своими перепалками? Ведь обязательно найдется и третий, кого это обрадует. Но этот, третий, будет не твой и не мой друг. Ты лучше скажи мне прямо, в чем дело? Ты мной недоволен? Почему? Тебе что-то наговорили на меня? Да? Кто? Скажи?

— Вот это вопрос,— сказал Каир вздыхая.— До чего же он характерен для вас! Обязательно вы должны кого-то в чем-то подозревать. Ох, не ко времени все это!

Он разлил по рюмкам коньяк, желая смягчить свои слова. .

— Слышал, вернулся к Дамеш ее дядя, врач Аскар Сагатов,— сказал Муслим.—Дамеш устроила в честь его той. Всех позвала, никого не забыла, только вот меня и твою мать забыла.

— А жену твою, Муслим, она не позабыла пригласить? — ехидно улыбнулась Акмарал.— Нет, ее-то не позабыла! Видишь, что она делает, жену от мужа отрывает! С женой водку пьют, а муж дома сидя! Ну, как это, по- твоему, хорошо или нет? По-моему, очень нехорошо!

— Да ладно, я об этом уж и не говорю,— сказал Муслим.— Не хотят, так и бог с ними... Насильно мил не будешь. Но как они могли тебя не подождать? Вот чего я не могу понять.

«Да,—подумал Каир,— нехорошо вышло, совсем нехорошо! Значит, я так обидел Дамеш, что она меня и позвать к себе в гости, не захотела. Очень нехорошо! Мелкая мстительность совсем не к лицу Дамеш. Впрочем, женщины все на одно лицо».

— Налей-ка,— сказал Муслим и протянул свою рюмку Каиру.— Вот так, спасибо... Вообще Саганова ведет себя на производстве очень странно. Так себя ведет, как будто на заводе только она одна. Ни с чем не считается, никому не подчиняется, приказы технической части для нее пустой звук, из-за личных дел забывает все. На следующий же день после этого тоя она выдала брак... Ну куда же это годится? Поручила варку стали мастеру, а сама ушла с завода и где-то прошлялась всю ночь. С кем? Одному аллаху это известно. Результат же вот: сталь была разлита при недопустимо высокой температуре, значит, остывала неравномерно, и поэтому внутри нее неминуемо должны-оказаться раковины.

Муслим говорил убедительно, подробно, доказывая вину Дамеш. Но в ушах Каира звучали только выкрики: «Брак!