Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

комнату и не разбудила весь дом. Проснувшись на другой день, Ораз долго еще сидел на постели, качал головой и вспоминал случившееся. После работы он сразу же с завода пошел к Геннадию. Пришел, уселся на диван и сказал: :

— Вот! С сегодняшнего дня я прописываюсь у тебя на этой площади.

Геннадий засмеялся. Он подумал, что за этим кроется какая-то веселая шутка, но только не мог понять, какая же именно. Дело в том, что они с женой были в обиде на Ораза. Эту квартиру они получили недавно, и новоселье справили шумно и весело. Произошло это в тот самый день, когда Ораз отправился встречать Дамеш. Как ни уговаривал его Геннадий сразу же после встречи приехать к нему, Ораз на все уговоры отвечал одно: «Как сестра. Если будет в состоянии, придем вместе, а один я не приду. Не бросить же мне ее в первый же день? У нас будет свой праздник». Так он и не пришел.

— Нет, правда, останусь-ка я у вас,— предложил Ораз.— Смотри, как у вас хорошо. Две комнаты... Балкон с цветами... Стол с белой скатертью... Радиоприемник... Красота! Так вот, друзья, серьезно говорю: принимайте бродягу.

— Шути, шути,— сказал Геннадий.— Нашел над чем смеяться!

— Да я не смеюсь,— серьезно ответил Ораз,— я действительно хочу снять у вас эту тахту. Понимаешь, ушел из дому.

— Неужели это правда? Машенька,—обернулся Геннадий к жене и нерешительно поглядел на Ораза,— Ладно!— вдруг сказал он.— Тащи бутылку... Надо сначала хорошенько выпить, а потом и разберемся!

Маша недоверчиво посмотрела на Ораза и, улыбаясь, покачала головой.

— А помнишь, Ораз, как ты на электросварщице чуть не женился? Сколько шуму тогда было?

— Но клянусь вам...— начал было Ораз.

Генка весело оборвал его:

— Брось, не обдуришь! Ну-ка, давай лучше по маленькой... От маленькой голова яснеет.

В это время Маша поставила на стол бутылку, три стопки, блюдо с корейкой и соленые огурцы. Потом она снова ушла на кухню.

— Ну, так за что пьем? — спросил Геннадий.

— За мой переезд к вам! — Ораз сразу же опорож ИЛ СВОЮ стопку.

Геннадий сделал было глоток, но почти сразу же поставил недопитую стопку на стол и впервые с сомнением посмотрел на Ораза.

— Нет, ты не врешь? — спросил он.

— Не вру, конечно.

— Что же тогда случилось? — спросил Геннадий.

— Да ничего особенного! Вернее, все то же: целый день ругань, слезы, попреки, пришел вчера от Дамеш, так она мне такой скандал закатила... Ай-ай! Я ее чуть не ударил. Хорошо еще, что зацепился за стул и упал, а то без милиции не обошлось бы.

Лицо Геннадия сразу стало серьезным.

— Ай-ай, до чего же у вас дошло... Маша, Маша, иди- ка сюда! Брось все, послушай! Расскажи, Ораз, ей, она все поймет.

И Ораз выложил им все. Когда он кончил говорить, наступило молчание. Маша сидела и смотрела на Ораза. Геннадий встал и прошелся по комнате.

— Да,— сказал он наконец, останавливаясь перед Оразом.— Нехорошо! Значит, хочет баба зажать тебя в кулак по-настоящему. Так, чтобы ты и не пикнул... Не поддавайся, Ораз. Это ее мать, старая сплетница, накручивает. А тебя весь город знает. И она будет тебя перевоспитывать, Как бы не так... Ты вот что: ты поживи, сколько надо, у нас, а сам доставай путевку в дом отдыха. Из дома отдыха на завод автобус ходит, будешь на нем на работу ездить, а она пусть по знакомым бегает, ищет тебя. Небось образумится! Если такие вещи женам спускать, то и жизни не рад будешь... Ты слушай меня, я плохого тебе не посоветую.

Это была правда. Ораз знал, что на Гену смело можно положиться. Выкручиваться да лавировать — это не Генкино дело, он скажет в глаза, и все! На него часто обижались и даже жаловались, но он на все упреки отвечал одним: «Я люблю, чтобы слово было прямое и справедливое, вот как та железная кочерга, которой я шурую в мартене. Она и руки натруживает, и жаром об

дает, а без нее стали не выплавишь». Часто после его выступлений спор на собраниях разгорался сильнее. Порой неожиданно резкой репликой он ставил в тупик чрезмерно развязаного или красноречивого оратора, и тот начинал путаться, повторяться, разводить руками и, наконец, умолкал совсем. Но Генка был известен не только как грубиян, озорник и насмешник, его знали еще как человека отзывчивого и доброго. Если кто-нибудь запаривался в работе, Гена без дальних слов бросался ему на помощь. Если кому-нибудь срочно нужны были деньги, Гена вывертывал свои карманы и поспешно отходил, не принимая благодарности. С ним часто спорили по самым разным поводам, но любили его все. Любил его и Ораз, хотя и ему самому подчас приходилось ругать и наставлять Генку. А теперь вот Генка наставлял Ораза, и это тоже правильно.

Генка дал блестящий совет: действительно, самое лучшее в положении Ораза — сразу же уехать в санаторий, Сегодня же он пойдет в завком и попросит путевку.

— Это хорошо ты посоветовал,— говорил он Генке,— я так и сделаю. Пусть ищет.

— Вот именно,— засмеялся Генка.— Ладно, выпьем тогда за твое новоселье.

Некоторое время они молчали. Но после второй рюмки лицо Генки приобрело решительное выражение, и он сказал:

— Я давно собирался поговорить с тобой, но все как- то не приходилось. Скажу сразу: неважные у нас дела, до того неважные, что как бы звание бригады коммунистического труда нам ручкой не помахало! Ты это чувствуешь?

— Разумеется, чувствую,— ответил Ораз.

— И почему? Сталь мы выпускаем некачественную, Это раз. Производительность труда у нас пала — это два. Много металла отходит в брак—это три! А отчего так получается, понять не могу... Работаем-то как будто не хуже прежнего! Может быть, ты понимаешь, где тут собака зарыта?

— Не особенно,— Ораз отставил от себя рюмку,—> Кое в чем, конечно, и я сам виноват.

— Ты?

— Конечно, я. Раньше я никуда с завода не отлучался, а теперь каждый месяц у меня то сессия, то собра

ние партактива, то пленум и еще бог весть что. Вот в Караганду ездить приходится два раза в месяц, не меньше. Ведь на это же время требуется. Вот и получается, что варит сталь кто-то, а не я... А вы все молчите.

Генка поднял голову и ринулся в бой.

— Ну, если бы