Одинокая ласточка - Чжан Лин

Несмотря на строгий майлзовский приказ, который гласил, что американцы могут лишь обучать специальным боевым техникам и ни в коем случае не должны вмешиваться в уставы и порядки союзников, наш начальник все-таки не выдержал и осторожно намекнул командиру китайской стороны на скудный рацион курсантов.

– Бойцы на передовой и те голодают.

Таков был ответ китайского командира. Он говорил правду.

Среди бегущих я заметил тебя, Лю Чжаоху, номер 635. Я подозвал тебя и велел сообщить командиру отряда, что сегодняшнюю лекцию по вооружению проведет инструктор Смитсон. Из курсантов того набора ты был единственным, кто хоть немного знал английский, и всякий раз, когда поблизости не было переводчика, я передавал через тебя простые рабочие указания.

Едва ты увидел позади меня китаянку, на твоем лице вдруг отразилось удивление. Нет, не просто удивление – изумление. Потрясение. Оно было таким явным, что его силу почувствовали даже те, кто стоял в трех метрах от нас. Твои губы задрожали, как будто ты порывался заговорить, еще не придумав толком, что следует сказать.

Не дожидаясь, пока ты найдешь нужные слова, девушка быстро прошла мимо. Она почти бежала, из-под туфель во все стороны с шумом разлетался песок.

– Вы знакомы? – спросил я тебя.

Все еще ошеломленный, ты сперва мотнул головой, а затем кивнул.

Мы оставили тебя и направились к реке Юэху. Тогда я вовсе не придал твоей реакции большого значения.

Пока мы шли, я показал пастору Билли на Стеллу, которая держалась впереди, и тихонько спросил:

– Не опасно ли? Брать ее с собой?

– Ничего, она эту реку знает вдоль и поперек, – сказал он. – К тому же у меня кое-что есть. – Пастор Билли приподнял халат, демонстрируя заткнутый за пояс браунинг.

Образ Билли плохо вязался с пасторством. Мне всегда казалось, что этот человек в прошлой жизни вел полки в бой, иначе не блестели бы так хищно его глаза, как только он упоминал оружие.

Юэху – это и река, и деревня, среди топонимов цзяннаньского приречья такое встречается часто. Правда, назвать этот водный путь рекой можно лишь с натяжкой, скорее, здесь самое начало реки или же ее конец. Юэху зарождается из слияния потоков маленьких горных водопадов, и, чтобы увидеть хотя бы слабое подобие реки, придется несколько раз оттолкнуться шестом. Мы втроем спустились к отмели, теперь надо было разуться и пройти босиком, толкая сампан, еще несколько десятков шагов, чтобы добраться до того места, где можно сесть в лодку и поплыть.

Камни на отмели были колкие, я словно раз за разом вставал на лезвие тупого ножа. Почему, когда нас готовили под Вашингтоном к службе в Китае, никто не подумал: а вдруг они будут ходить босыми? Я покосился на своих спутников. Пастор Билли и Стелла шагали твердо, невозмутимо, они давно сжились с этой землей. Я смущенно подавил вновь подкативший к горлу стон. Идти-то было всего ничего, но я, кажется, ковылял целую вечность.

Толкать лодку по мели было непросто. Стелла выгнулась в дугу, на руках, которыми она упиралась в корму, проступали бугры мускулов, а тяжелое дыхание едва не насквозь буравило палубу сампана. Повисшее в воздухе тревожное молчание казалось баллоном со сжатым газом, тронешь ненароком – взорвется. Я смутно догадывался, что это молчание как-то связано с Лю Чжаоху.

– Это он подарил тебе книгу? – наконец заговорил пастор Билли.

Он явно осторожничал. Пастор Билли не хотел взрыва, он хотел проколоть в баллоне крошечное отверстие, чтобы сбросить давление.

– Нет. Тот человек уже умер, – ответила Стелла.

Ее голос был спокоен, но я заметил, что на буграх мышц вздулись фиолетовые полосы.

Больше сказать было нечего. Опустив головы, мы молча пробирались вперед.

Наконец мы столкнули плоскодонку с отмели. Река здесь была узкой, на водной глади почти не было ряби, и если бы сампан не прореза́л на ней бороздки и мимо нас не скользили порой опавшие листья и ряска, поверхность казалась бы чистым зеленым лугом. Стелла гребла в одиночку, мы с пастором Билли забрались под бамбуковый навес, служивший защитой от дождя и ветра. Хотя мы с ног до головы были одеты как местные, наш рост мог притянуть лишние взгляды.

Где-то через полчаса река понемногу расширилась, с обеих сторон начали попадаться маленькие лодочные причалы. Женщины стирали на берегу одежду, стук вальков звучал сыро и глухо. Проплывая мимо зарослей травы, сампан вспугнул стайку речных птиц, и они с криками взвились над водой, в один миг заслонив крыльями полнеба. Было рано, солнце еще не поднялось к верхушкам деревьев, ветви кроили утренний свет, деля его на длинные и прямые белые полосы. Кое-где, прямо по центру Юэху, нас поджидали маленькие каменные островки, скрытые от глаз, наружу выглядывали только пучки черных водорослей. Несколько раз я был уверен, что столкновение неизбежно, но Стелла, не теряя хладнокровия, легонько поводила веслом, и нос сампана проходил в миллиметре от камней. Видя мое изумление, пастор Билли рассмеялся:

– Это для нее сущий пустяк. Вот на “сквозняке” уже будет посложнее.

И вскоре мы оказались на том самом “сквозняке”, о котором предупреждал пастор Билли, – месте, где река делает крутой поворот, а ветер налетает стремительно и застает путника врасплох. Этот ветер дул не с неба – светило солнце, над головой не было ни единого облачка. Ветер словно зародился на дне реки, в пещере, вырвался из глубины и вызвал на поверхности волнение. Волнение быстро превратилось в воронку, и сампан заплясал, закачался у края водоворота. Пенные волны разбивались о бамбуковый навес почти с тем же грохотом, с каким бомба расшвыривает песок и камни, и от этого звука невольно замирало сердце. Пастор Билли вынырнул из-под навеса и начал помогать Стелле грести. Весло было длинным, пастор Билли ухватился за верхнюю его часть, Стелла – за серединку. Широкий “шаг” пастора Билли был равен двум “шажкам” Стеллы, гребцы двигались синхронно, как будто таинственный неслышимый голос управлял ими, задавал им ритм, и они действовали четко, слаженно.

Ветер распустил косички Стеллы, волосы взметнулись над головой, точно черный пальмовый лист. Ее одежда промокла насквозь и облепила тело, придав ей сходство с гипсовой статуей. Ветер прятался не только в ее волосах и одежде – ветер прятался в ее глазах, в ее взгляде были сила ветра, свобода ветра, ярость ветра. В эту минуту она словно держала ветер в узде, она укротила его и неслась на нем верхом.

Нет – в эту минуту она сама была ветром.

Я глядел на нее замерев,