Одинокая ласточка - Чжан Лин

В тот день, прислушавшись к его словам, я оделся точь-в-точь как сельчанин: сверху рубаха с прямым отворотом, за поясом курительная трубка, на ногах пеньковые штаны с широкой мотней (штанины затянуты внизу веревками) и соломенные сандалии, на голове коническая шляпа. Рядом на земле – две плетеные корзины с коромыслом, которое в любую минуту можно было взвалить на плечо. Корзины я по настоянию пастора Билли заполнил коровьим горохом. Конечно, коровий горох нужен был лишь для отвода глаз, чтобы замаскировать спрятанные под ним пистолет и гранату, – я надеялся, что они мне никогда не понадобятся.

Я сидел во дворе, ждал пастора Билли, а Призрак, сбитый с толку моим нарядом, настороженно крутился вокруг, держась при этом на расстоянии. Я протянул руку, дал ему лизнуть, и только тогда, учуяв знакомый запах, он понемногу успокоился. Призрак устроился у меня под боком, но уже через пару минут вдруг занервничал, начал кружить по двору, затем неожиданно кинулся к воротам, запрыгнул на каменную ступень, высоко поднял голову, вглядываясь вдаль. Глаза выпучились, отчего стали заметны розовые веки, уши задвигались. В это мгновение у него был такой вид, как будто он обнаружил противника. Я сразу напрягся: неужели ответственные за гидрологические наблюдения на командных высотах что-то упустили? Я не раздумывая выхватил из корзины пистолет и выбежал за ворота. И тут я понял, из-за чего Призрак так взбудоражился, – на грунтовой дороге неподалеку появилось белое пушистое существо. Существо казалось безлапым, оно словно не шло, а катилось, не отрываясь от земли. Когда этот шарик подкатился поближе, я наконец рассмотрел в нем белого терьера.

Призрак метнулся стрелой, подлетел к собаке и вдруг робко замер. Она была совсем крошечной – стоя рядом с сорокакилограммовым Призраком, она едва доставала головой до его туловища. Призрак был гордецом, он знал себе цену. Возьмешь его с собой на прогулку – он даже искоса не глянет на местных дворняг, прошествует себе мимо, точно они всего лишь прозрачные, бесплотные, невесомые дуновения ветра. А они сами перед ним расступаются и только изредка, убравшись подальше, возмущенно погавкивают. Однако белая собачка ничуть его не испугалась, ее большие и блестящие, словно капли воды, глаза смотрели твердо, и под этим взглядом Призрак усыхал и таял как воск.

Призрак согнул лапы, несмело, кончиком носа, понюхал терьерицу, увидел, что она не против, и начал вылизывать ее шерстку. Он касался ее легонько, высовывая язык лишь наполовину, как будто боялся испортить слюной тончайшую рисовую бумагу. Терьерица, казалось, сразу поняла, что этот огромный пес, который в три раза, а может, и в пять раз крупнее ее самой, уже у нее под коготком. Она сидела неподвижно, точно благородная императрица, закрыв глаза, подняв голову, чтобы Призрак вылизывал ей шею, до которой ее собственный язычок не дотягивался. Из горла Призрака, удостоенного столь великой чести, вырывалось радостное фырчание. Он втоптал свою гордость в грязь, превратился в жалкого раба.

Пока я наблюдал за этой сценой, пришел пастор Билли. Я указал ему на белую терьерицу:

– Все, похитила сердце Призрака, и секунды не прошло.

– Кто, моя Милли? – рассмеялся он.

Я удивился:

– Так это твоя? То-то, смотрю, не похожа на окрестных собак.

– Нет, вообще-то не моя, а Стеллы, – сказал пастор Билли. – Милли мне отдал один шведский миссионер, когда возвращался на родину, а я подарил ее Стелле, так что теперь она ее хозяйка.

Только тогда я заметил, что за его спиной стоит юная китаянка в голубоватой рубашке. Ее волосы были собраны в коротенькие косички, закатанные штанины открывали худые, но крепкие голени.

Я слышал, что пастор Билли приютил сироту и что она ассистирует у него на приемах и помогает в церкви по хозяйству. Судя по всему, это была она.

– Стелла будет грести, – объяснил пастор Билли.

Девушка кивнула мне:

– Доброе утро, сэр.

Она произнесла это по-английски – видимо, научилась у пастора Билли.

Внешне она казалась обычной деревенской жительницей, такой же, как все, кого я видел, но я смутно почувствовал, что в ней есть нечто особенное. Позже я понял: отличие заключалось не в одежде, а во взгляде. Здороваясь со мной, она смотрела мне прямо в глаза, и это уже выделяло ее среди здешних женщин. Наверно, сказывалось подспудное влияние американского пастора – девушка начала отдаляться от среды, в которой родилась и выросла.

Уходя, я потрепал Призрака по голове, но он в ответ лишь вяло помахал хвостом. Я знал, что в этот миг во вселенной Призрака было место только для хрупкой белой терьерицы по имени Милли. Призрак уже потерял самого себя.

С этого дня Призрака и Милли было не удержать в четырех стенах, то Призрак побежит искать Милли, то Милли побежит искать Призрака, то, разыскивая друг друга, они встретятся на полпути, нырнут в какую-нибудь пещерку или под дерево и полдня блаженствуют. Призрак вел себя в точности как глупый, безродный, одурманенный любовью деревенский кобель. Сколько раз я хватал его и отчитывал, осыпал упреками за то, что он так опустился, напоминал о его благородных кровях, о призвании! Он послушно сидел, подняв голову, смотрел на меня и не оправдывался, и в пристыженном, жалобном взгляде читалось: “Все так, все верно, но я ничегошеньки не могу с собой поделать”.

В результате неожиданно произошло еще кое-что: мы с девушкой, которую приютил пастор Билли, стали часто видеться, пока выискивали наших собак. Парочка хвостатых совершенно случайно превратила двух людей из незнакомцев в приятелей.

Когда я вспоминал потом короткую жизнь войскового пса Призрака, меня грела одна мысль: перед тем как покинуть этот мир, он встретил настоящую любовь.

В тот день я перекинул через плечо коромысло с корзинами и зашагал вслед за пастором Билли к реке. По дороге нам попалась группа китайских курсантов – под выкрики команд они сбегали вниз по горной тропе, спеша на плац, где их ждала неизменная утренняя зарядка. Их рутинная подготовка следовала традициям немецких военных академий: ровные квадратные построения, четкие движения (смирно! вольно! коли!). Зарядку, терпя голод, делали до завтрака и первого урока. Курсанты были тощие, низкорослые, униформа почти на каждом висела мешком. И это мы отобрали самых здоровых из всех юнцов, которые рвались в лагерь. Наш военный врач забраковал парней с недостаточным весом и заразными болячками вроде трахомы или чесотки. Вот только что у нас считалось “достаточным” весом? Мы взяли порог нормы, сам по себе плачевно низкий, и снизили его еще вдвое. Мы, американские инструкторы, без конца жаловались на свое однообразное питание и