Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

том, что им придется оставаться служить на пароходах во флотилии в силу указанного выше декрета, бросились в штаб с выражением своего неудовольствия. Пароходчики твердили одно: «Сами ж вы нам говорили, что как придем, вы нас на все четыре стороны отпустите!».

Вечером на «Тверь» явились двое с протоколом собрания команды «Руфы», в котором требовалось, чтобы начальство отпустило желающих обратно к себе на родину, ибо служить в Красной армии никто из них не собирался и теперь не желает. Протокол был написан довольно резким тоном.

Можно было предугадать ответ комиссара Круглова: «Митинговать вздумали! Бунтовать! Стенку забыли! Или саботажничать захотели? Что это вы там разводите без нашего ведома? Обсуждать декреты вздумали? Белогвардейцев ждете? Что ж вы, не знали, что кончилось время керенщины и собрания на судах запрещены?; и прочее. Де, сейчас в России диктатура пролетариата: патронов на бунтарей не пожалеют.

Пароходчики, конечно, передрейфили. И остались в отряде под угрозой кутузки и «стенки».

Прибытие вооружения

К 20-м числам сентября ремонт на пароходах был сравнительно закончен – каюты сделаны, подпорки приведены в надлежащее состояние, оставалось провести в новые каюты отопление и ставить артиллерию. Наконец, после долгого ожидания, из Петрограда была получена телеграмма о прибытии артиллерии.

Своей артиллерии у нас, кроме 4-х горных трехдюймовок с морскими станками, не было, да и эти орудия были до того запущены, пролежав зиму где-то под снегом и летом под дождем, что думать о их пригодности можно было лишь, желая только устроить бутафорию. При всем нашем желании, и бутафории мы сделать не могли, ибо самого главного, а именно тумб, у нас не было. Мы их ждали как манны небесной – комиссар Колмыков бегал в Петрограде по всем складам, уже даже предполагали заказать их здесь, но оказалось, что Тверской металлический завод не работает.

Кроме касающегося артиллерии, у нас не имелось даже и винтовок – на весь Тверской отряд было всего штук 10 или 15, о пулеметах и говорить нечего. А это были вещи самые необходимые для нашего дела. Таким образом, известие о прибытии артиллерии мы встретили с восторгом. Стараниями Колмыкова в Петрограде, в Тверской отряд прибыло 6 горных легких пушек, 6 пулеметов Кольта и два ящика русских винтовок.

Шесть горных легких пушек – мы распределили на три парохода: на «Ярославича», «Девет» и «Петроград»; по два, значит, орудия на судно. Пулеметы были даны по одному на судно и, кроме того, два на «Тверь». Так как ни один человек из нас еще не имел дела с Кольтом, то собирали мы их собственными силами. Пулеметы были новенькими, еще в ящиках, присланные во времена, видимо, блаженной памяти Керенского из Америки – это мы судили по газетам, служившим упаковочным материалом. Все наши, таким образом, познакомились с конструкцией пулеметов.

То же самое проделали и с орудиями – вычистили их до отказа – поставили на высокую ось и этим придали судам вполне боевой (в нашем представлении) вид. Публика с удивлением толпилась на набережной у пристани и с любопытством разглядывала нашу грозную флотилию и недоумевала насчет пушек на колесах, вынутых из ящиков. Ружья были все приведены в надлежащий вид и составлены в устроенную пирамиду на «Твери».

Неведение о планах

В таком состоянии готовности находилась флотилия к концу сентября. Я, согласно приказанию комиссара Колмыкова, жил в это время на «Ярославиче», приходя на «Тверь» только для еды. Каютку я свою, как уже упоминал, любил; особо украсилась она после водружения Кольта на нары.

Часто по вечерам, когда Волга бывала залита лунным светом и ее воды серебрились от этого, я садился у иллюминатора и долго любовался красотой картины…

Так мы с нашими «заговорщиками» и жили: все вместе, дружно; смеялись над Шуркой Муравьевым; подтрунивали над педантом Стаалем, напоминавшим нам мичмана Морского корпуса Дориана; гуляли по городу; подкармливали гречневой кашей наших «мотыльков» Зинку-Зойку; наслаждались, в общем, жизнью. Наступил момент, когда мы, кажется, вовсе перестали думать о завтрашнем дне.

Думай не думай, а истинного положения дел мы не знали: когда восстание? какие цели преследуют его руководители? кто они, в конце концов, такие? Нам было известно только одно имя: Парский. Генерал, несущий службу у большевиков на амплуа военного специалиста. Наркомвоенмором Троцким ему приданы обширные полномочия; генерал Парский ответственен за сооружение защиты Петрограда от по-прежнему вероятного наступления немцев. В средствах, благодаря заговору, мы не стеснены. Наше прямое начальство, Билибин и Лукин, постоянно курсируют в Петроград, где связываются с руководителями заговора. Комиссар – Алексей Петрович Колмыков – тоже почти все время отсутствует, находясь в Петрограде и хлопоча по делам флотилии.

Из Петрограда Алексей Петрович Колмыков выписал вместо себя заместителя, гусарского корнета Штукенберга, которому и сдал все дела по комиссарской части отряда. Алексей Максимович Штукенберг – и.д. комиссара – маленький брюнет с лицом, схожим на пронырливого сына Израиля, в кожаной куртке и в высоких болотных сапогах, произвел сразу же довольно симпатичное впечатление на нас. Он был товарищем по институту Алексей Петровича и внешне крайне подходил нам по политическим целям.

Официально мы служили в Красной армии, но в то же время мы знали, что мы все, начиная с комиссара и начальника, кончая писарями штаба, белогвардейцы, как принято выражаться. Что мы служим красным, мы это видели; но в чем же выражается наша работа в пользу белых, мы – я говорю откровенно – не знали.

Мы до последней минуты, когда грянул неожиданный гром, ровно ничего не знали о тайнах нашей Селигеро-Волжской флотилии. Помню, один из новоприбывших на флотилию бывших офицеров, мичман N спрашивал меня: «Скажите, что у нас? Билибин приказывает привлекать к себе всех совдепских служащих, замасливать их, заводить хорошие отношения с ними, не стесняясь ни средствами, ни способами. А откуда у нас деньги на это? Я слышал, мы работаем от англичан? Вот и жена у Билибина: англичанка».

«А мне Билибин сказал, – говорит другой новичок, – когда я спросил, не найдут ли большевики в бумагах английского посольства компрометирующие нас документы, что англичане, мол, не настолько глупы, чтоб хранить подобные документы».

Вот были и все наши знания по этому вопросу.

Арест комиссара Колмыкова

30 сентября, приехав от Морозовской фабрики на «Тверь» обедать, я застал заметное какое-то беспокойство и растерянность всех наших. На лицах написана была тревога, все были мрачны, тыкались из угла в угол – не находили места. Я приписал бы это просто тому, что всем надоела приемка