Дорогая Клара! - Кристина Вадимовна Эмих

Булычев встал со стула, подошел ко мне вплотную.

– Просто письмо? Не строй из себя невинную овечку!

Он провел пальцами по моей руке – от запястья до локтя. Внутри все сжалось, но я не шелохнулась.

– Клара Кноль! Шпионка, изменница родины. Так?

Я отрицательно покачала головой.

– Как же?

Я молчала. Что бы я ни сказала, он мог истолковать это на свой лад. Булычев взял мой подбородок двумя пальцами, приподнял лицо и произнес так приторно ласково:

– Я разве не ясно сказал, что все письма проходят через меня?

– У меня ребенок грудной, – тихо, но твердо произнесла я. Мне казалось, это меня убережет.

– Это мы знаем.

Он отпустил мой подбородок.

– Что ж, тем лучше. Взрослая девушка, все понимаешь.

Он сжал мое запястье. Я закрыла глаза.

– Из понятливых?

Он погладил меня по волосам.

– Товарищ председатель. У меня ребенок…

– Да что ты заладила? Разберемся. Будешь умницей, оба у меня на особых условиях будете.

Он придвинул ко мне стул, схватил за плечи и усадил перед собой.

– Да как же…

– Тише, тише.

– Отпустите.

– Отпустим, отпустим.

Он скинул тулуп, снова ударил кислый запах. Булычев опустился передо мной на колени, подался вперед. Я дернулась.

– Пустите!

Это его раззадорило.

– Ну же, что ты, – прошептал Булычев мне в ухо. Меня неприятно обожгло его дыхание, донесся запах гнили.

Он поднял край моей юбки и поцеловал колено, я резко дернулась и попала коленом ему в переносицу.

Булычев отшатнулся.

– Ах ты сучка! Грязная фашистская сучка!

Я вскочила и закричала, как ненормальная.

– А вот этого я не люблю.

Я схватила ключ со стола, бросилась к двери, вставила ключ, но он схватил меня за ворот платья, оттолкнул к стене. Я ударилась затылком о стену.

– Грязная сучка!

Я обмякла. Услышала, как звякнула металлическая пряжка – расстегнулся ремень. Представила, как грузное тело обрушится на меня и я не смогу сопротивляться. Меня обожгло. Раз, второй, третий. Он бил по рукам, по лицу, я пыталась закрыться, но он убирал мои руки от лица.

Не знаю, сколько это длилось. Я боялась потерять сознание. Попыталась мысленно перенестись куда-то. Берег Волги. Удары возвращали меня обратно в каморку председателя. Берег Волги. Берег Волги. Берег Волги.

И вдруг все закончилось. Булычев открыл дверь и вытолкнул меня.

– Ты у меня попляшешь. Я тебе жизни не дам. Пошла!

Я вывалилась из его будки.

Помню испуганное лицо мамы.

– Клара, доченька, Клара, доченька…

Я зашла и рухнула на пол. Мама всхлипывала.

Она дотащила меня под мышки до кровати. Просидела всю ночь рядом.

Позже мама рассказала, что я всю ночь шептала:

“Господи, помоги. Господи, помоги”.

Я пришла в себя вечером следующего дня. Первое, что спросила у мамы, – не приходил ли Булычев.

Вот уже больше недели я живу, ожидая, что председатель начнет исполнять обещание. Лишь бы не коснулось мамы и Каролины. Оборачиваюсь на любой шорох. Ночами ворочаюсь, не могу заснуть. Кажется, никогда мне не смыть его мерзкие прикосновения.

Может, он нашел себе другую жертву? Или побоялся, что его обвинят в моей смерти? Хотя кому какое дело? Одним больше, одним меньше. Вычеркнут из журнала, и все, и не было никогда Клары Кноль.

ДНЕВНИК КЛАРЫ

17 АПРЕЛЯ 1942

Мама призналась, что, пока я спала, заходил Михалыч. Она ему все рассказала.

Отругала ее.

ДНЕВНИК ВИКТОРА

20 АПРЕЛЯ 1942

Весна пришла. Какое счастье! Хочется расцеловать весь мир. Клара… Думаю о тебе каждый день. Далекая моя, любимая…

Брожу вдоль Волги и слышу твой голос. Я говорю тебе о любви, а ты смеешься. Ты смеешься, я хватаю тебя за талию, прижимаю к себе, целую. Руки тоскуют по тебе, тоскует плечо, привыкшее к тому, как ты кладешь на него голову. Сидим на берегу, ты напеваешь песню.

Сегодня ночью особенно грустилось. Я сидел у открытого окна, и вдруг стало так нестерпимо больно, что захотелось молиться, как бабушка когда-то – на коленях, перед свечой. Свечи не нашел. Встал на колени перед кроватью, опустил голову на матрас.

Слова молитвы не шли. Так и стоял на коленях, пока не онемели ступни. Заполз на кровать, заснул только к утру.

Убеждаю себя, что разлука – лишь испытание, данное нам. Наше чувство станет глубже, ровнее. Мы обязательно встретимся, я верю в это, дорогая Клара.

ДНЕВНИК КЛАРЫ

27 АПРЕЛЯ 1942

У Булычева горел дом. По всем признакам, поджог. Никто не спешил на помощь.

Булычев кричал, что произошла диверсия.

– Паразиты, воды, воды несите!

Я увидела, что Шталь бежит с ведром. Аркадий Германович… Понимает же, что несдобровать, если председатель обвинит в бездействии.

Прибежал Рихтер:

– Пойдем за водой! Берите ведра!

– После того, что он сделал? Ни за что! Пусть все дотла сгорит.

– Узнает, что стояли, глазели, – со свету нас сживет.

Когда мы принесли воды, Шталь уже выломал окно, и мы увидели огромное пламя.

– Уж я найду! Убью! Убью!

– Да с чего вы взяли, что поджог?

– Молчать! Я всех вас, иродов… Вы у меня… Я вам жизни не дам.

– А до этого что, жизнь была? – шепнул нам с мамой Рихтер.

Пожар потушили только к утру. Даже если что и уцелело из вещей председателя, едва ли это пригодно к использованию. Поделом! За все его зверства! Жаль только, что сам цел и невредим.

ДНЕВНИК ВИКТОРА

1 МАЯ 1942

Продолжаю ходить в госпиталь. Любимый мой пациент – Михаил. К нему хожу особенно часто.

Мише девятнадцать лет. Полгода на фронте – и лишился половины ноги.

Гангрена ползет дальше, предстоит повторная операция.

Больно мне смотреть на Мишу.

Как бы я вел себя на его месте?

Нога – еще полбеды. У Миши сильно упало зрение, ничего не видит.

Безмерно радуется моему приходу. Искренне, по-детски. Просит читать ему.

– Почитаешь мне, Виктор?

Родители Миши умерли, когда он был маленьким, бабушка – в начале войны. Проводила на фронт и не дождалась.

Все в госпитале любят Мишу. Меня, можно сказать, к нему приставили. “Сидите, Виктор. Очень Михаил вас полюбил. Ему нужен близкий человек рядом”.

Остается только гадать, полюбил ли и меня Михаил, но вот с кого он глаз не сводит, так это с медсестры Тоси. Не знаю, различает ли Миша ее черты, но просит Тосю постоять рядом, подержать его за руку. Тося кокетничает, подает Мише надежды.

К семинарам готовлюсь по ночам или утром перед занятиями. А после пар бегу в госпиталь – знаю, что Миша ждет.

С Борей теперь почти не видимся. Он или на заводе, или пропадает с девушками. Перестал запоминать их имена. Что толку? То с одной гуляет, а через неделю приводит другую знакомиться. Что поделать. Борис человек непостоянный.

ДНЕВНИК КЛАРЫ

2 МАЯ 1942

Кто-то видел Михалыча у дома председателя в день поджога. Все из-за меня! Все беды из-за меня!

ДНЕВНИК ВИКТОРА

4 МАЯ 1942

Вчера первый раз пришел на занятия неподготовленным. Несколько ночей подряд сидел возле Мишиной койки. Отчего-то казалось, что, стоит мне уйти, он умрет. Как мое присутствие могло сказаться на его самочувствии? Не знаю. Все думалось, пойду домой спать, вернусь утром и услышу то самое, страшное.

Сидел на семинаре, пытался