Книжный магазин в Мейфэре - Элиза Найт

он записался в армию, и теперь его, несомненно, призовут. Отправят ли его за границу? Ледяное онемение охватило мои конечности, и я поджала под себя ноги, пытаясь скрыть от родных свой страх перед такой перспективой. Его единственный опыт военного времени – это работа с беженцами! Способен ли он с оружием в руках смотреть в глаза неприятелю? Да и способен ли на это любой из наших мужчин, коли на то пошло! Последнее воевавшее поколение сражалось еще на фронтах Первой мировой.

– Поскольку закрывают все развлекательные заведения, я останусь здесь, – заявила Дебора, обращаясь к Ма и Па.

– Это к лучшему, – сказала я, понимая, что Дебора будет в большей безопасности на острове, чем в Лондоне.

– Какие ужасные новости! – Ма сокрушенно покачала головой. – Мы должны молиться за Гитлера.

Я чуть не вскрикнула, услышав это.

Мы же воюем потому, что этот ублюдок вторгся в очередную страну, решив оккупировать еще больше людей! Невозможно выразить словами, какие ужасные преступления Гитлер совершил со своими головорезами… Зато Юнити абсолютно счастлива, и Ма одобрительно гладит ее по плечику.

Приемник продолжал вещать, но я резко поднялась.

– Я иду паковать вещи. Мне нужно вернуться в Лондон.

– Наведи справки о Юнити, – взмолилась Ма.

Я кивнула. Родители просили Юнити вернуться домой, но она отказалась. Тогда они разрешили ей поехать в Мюнхен на автомобиле, полном мебели, – для квартиры, которую реквизировал для нее Гитлер. Я никогда этого не пойму… Она бессердечно заявила, что эта очаровательная квартирка раньше принадлежала молодой еврейской паре, которая предположительно «уехала за границу». Нужно иметь куриные мозги, чтобы верить, будто эти несчастные действительно отбыли на каникулы. Скорее всего, их просто выгнали или отправили в один из тех ужасных трудовых лагерей, о которых у нас ходят слухи.

Юнити, совершенно очарованная своим фюрером, не раз угрожала покончить с собой, если Германия и Англия начнут воевать друг с другом. Она заявляла, что в этом случае выстрелит себе в голову. Юнити просто не могла вынести мысли, что любимый ею человек находится в ссоре с любимой ею страной. Собирается ли она теперь застрелиться?

Да, она отвратительна, но все же она моя сестра, и я не хочу, чтобы она умерла. Британское консульство предупредило Юнити, что ей необходимо покинуть немецкую территорию, иначе она рискует попасть в лагерь для врагов Германии. Но мы пока не получили вестей о ее возвращении домой.

– Па, прикажи, пожалуйста, нашему лодочнику подготовить «Паффин».

Па рассеянно кивнул с озабоченным видом.

– Я поеду с тобой, – сказала Ма. – И доставлю тебя к парому.

О, в этом путешествии я предпочла бы компанию Па. Пока мы ехали по длинным извилистым дорогам, Ма распространялась о том, как она беспокоится о Гитлере. Я чувствовала, что мое терпение вот-вот лопнет. Каждым своим словом она будто втирала чертополох в раны.

– Значит, ты хочешь, чтобы Британию оккупировали? – рявкнула я, не выдержав. – Разве может быть мир с демагогом и деспотом? Ты боготворишь умалишенного, который принесет всем нам погибель и, возможно, станет причиной смерти твоей дочери.

Ма свернула на обочину и остановила машину. У нее был такой злобный вид, какого я никогда прежде не видела.

– Если ты действительно так считаешь, то можешь выйти и пройти остальную часть пути пешком.

Взглянув на дорогу, я потянулась к ручке дверцы, собираясь последовать ее совету. Но придется пройти столько миль, да еще с сумками… Нет, тогда мне не успеть на паром.

Я протяжно вздохнула.

– Юнити… Она умеет за себя постоять, Ма, и у нее много высокопоставленных друзей. Нет, она, конечно, не попадет в лагерь.

Этого оказалось достаточно, чтобы умиротворить Ма, и она снова выехала на дорогу. Помолчав несколько минут, она произнесла:

– Надеюсь, мы проиграем войну.

Я прикусила язык, чтобы не выплеснуть все, что рвалось наружу, и вместо этого сказала:

– Надеюсь, что не проиграем, ведь иначе мы потеряем Тома. И многих наших друзей и родственников, а также свою свободу. Питер записался в армию, и я хотела бы, чтобы он вернулся.

– Хорошо бы его поскорее застрелили.

Резкие слова Ма, будто удар кулаком, отбросили меня на спинку сиденья. Она явно сошла с ума. Конечно, Питер много лет мучил меня и мои родители не уважали его, но желать ему смерти!

Оставшуюся часть пути мы проехали в молчании. На причале Ма очень сухо попрощалась со мной, пока носильщик вынимал мои сумки из багажника и поднимал их на паром.

– Я напишу, как только узнаю что-нибудь о Юнити, – пообещала я, хотя не имела ни малейшего желания общаться с обеими.

Ма кивнула все с тем же недовольным выражением лица, однако теперь ее гнев сменился настоящим страхом. Мне было трудно поверить, что Юнити действительно застрелится. Да, она истинная фанатичка, но покончить с собой – это чересчур даже для нее. Она скорее вернется в Лондон и будет хвастаться своей любовной связью с фюрером, прижимая к сердцу его портрет с автографом, чем предпочтет гнить в могиле. А вообще-то ей повезет, если по возвращении в Лондон ее не посадят в Холлоуэй [62], как всех военнопленных.

Многочасовая поездка на пароме сменилась путешествием на ночном поезде из шотландского Обана до лондонского Паддингтонского вокзала. Окна в поезде были затемнены, и каждый раз, когда я тянулась отогнуть уголок бумаги, на меня злобно смотрела сварливая мегера, сидевшая напротив. Поезд шел набитый битком, и более половины пассажиров ехали в военной форме. Как это отличалось от моей поездки в Шотландию месяц назад! В какой-то момент, недалеко от границы, вагоны заполнились настолько, что люди стояли в коридорах.

Сходя на платформу лондонского вокзала Паддингтон, я едва держалась на ногах. Я ожидала увидеть встречающего меня Прода, но потом вспомнила, что забыла дать телеграмму и он не знает о моем приезде.

На перроне я увидела группу детей, жавшихся друг к другу. На шее у каждого висела табличка – вероятно, с именем и адресом, – в руках они держали рюкзачки. Многие плакали. В широко раскрытых глазах читался страх. Они очень походили на детей беженцев, которых я встречала во Франции. Измученные и встревоженные. Кто эти дети – беженцы из Германии, из Польши?

– Миссис Родд, – стоявший передо мной носильщик дотронулся до фуражки и указал на мой багаж, сложенный аккуратной кучкой на мокрой платформе.

Поблагодарив его, я в изнеможении села на свой чемодан. Мне требовалось перевести дух, прежде чем я попытаюсь дотащить все это до очереди на такси. Деньги у меня заканчивались – я с трудом наскребу несколько шиллингов на оплату таксисту, а потому не могу позволить себе носильщика. Передо мной остановилась какая-то женщина. Темные