Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

Геша, Геша! Если бы знать, где он сейчас? Обязательно побывай у стариков Шошиных и у деда Кученкова. И если узнаешь адрес Геши, дай ему телеграмму, что я лежу в поликлинике завода Сибтяжмаш в Красноярске.

Опять температура! Тридцать восемь и две десятых. Сестра говорит, чтоб я не писала, не читала и не расстраивалась.

Сашенька! Сашенька! Если бы он был рядом со мной, я бы так не переживала.

Мамочка, что же это такое? Почему же я такая разнесчастная уродилась?

Щеки горят. И в горле больно. Как всегда, у меня ангина с температурой, а тут еще ноги не заживают. Может, опять начнется воспаление? Три недели я совсем была без памяти. Как привезли той ночью в поликлинику с вокзала, так я уже вся горела. Зуб на зуб не попадал. Ох, как было трудно, когда начали отходить руки и ноги! Дежурная сестра оттирала спиртом, и еще что-то делали. Потом приехал врач. «Ты, деточка, потерпи, говорит, иначе без ног останешься». А у меня в глазах радуга. Как летом бывает. И я иду, иду по радуге. В ушах звенит, и будто слышу свой голос – пою. И Геша со мною. И Саша. Я такая счастливая, и все пою, пою. А это у меня память отшибло, и всякое мерещилось, будто наяву.

Явственно видела, будто ты со мною. Сидишь и читаешь мне «Руслана и Людмилу». И я повторяю:

У лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том…

И будто видела тот дуб и как ходил возле дуба Геша. И голос отца слышала, как он кричал на Гешу: «Проходимец, пьянчужка!»

Это все из-за отца. Это он съел Гешу и меня тоже. Никогда не примирюсь с ним, никогда! Слышишь, мама? Никогда!

И ты тоже, мама. Знала, видела и молчала. Как ты могла молчать, мама? Или ты сама себя так унизила перед отцом, что всегда боялась его? Но как так можно жить, не понимаю! Кто не знал, что он покрывал всех подхалимов и продвигал таких, как отец Леньки Хорошаева! Этот хитрый, толстый пузырь. Пусть они вместе партизанили, но если Хорошаев жульничал, отец должен был разоблачить его. Вот что! А он всегда с ним вместе. И дошку под котик отец взял для Марии у Хорошаева. Думаешь, он заплатил за нее? И тебе дошка. И мне то пальто. Еще пианино потом. К чему пианино, когда никто не умеет играть?

Я тогда тебе сказала про все это, а ты мне ответила: «Глупости! За все вещи заплачено». Нет, мама! Или тебя отец тогда обманул, или ты скрыла от меня. Мы потом точно узнали: Хорошаев в потребсоюзе как царь и бог. Ему и баранов везут из колхозов, и мед, и сено, чего хочешь. А через Хорошаева отец получал. Вот! Геннадий разоблачил бы их всех, да они его сумели скрутить и выгнали из клуба. Но все равно разоблачат жуликов и тех, которые покрывают, как отец. И ты хотела, чтобы я видела такое и молчала?

Ты спрашивала, что у нас произошло с Гешей на прииске Мина. Я тогда не рассказала тебе.

Когда родился Саша, Геша каждый вечер до поздней ночи торчал под окнами больницы. Лето было, и так хорошо, хорошо в тайге! Ты ведь не знаешь, мама, что я ушла из дому беременная. Я и сама не знала, что со мной происходит. Потом догадалась и ох как струсила! Сказала Геше, а он еще обрадовался. «Выходит, поженимся», – говорит. Так и уехали из Харламовска.

Саша родился полненький, как сбитень. Четыре кило двести семьдесят граммов. Вот какой! Мы с Гешей еще в Харламовске придумали ему имя. Геша почему-то был уверен, что у нас будет сын. А я думала, что девочка будет. Старушка одна сказала: «Это хорошо, что сын. Долго молоденькой ходить будешь. Только дочери, говорит, старят». Неправда! Ты ведь не постарела, мама, что у тебя две дочери?

Как только я вышла из больницы, Геша ушел в тайгу со старателями. «Попытаю счастье», – говорит. А старательское счастье известно: где пусто, а где густо. Бригада подобралась неумелая – живого золота и во сне не видели, а пошли искать! Ходили, ходили до самой осени, а пришли с пустыми руками. Еще остались в долгу. Надо было как-то аванс отрабатывать. И Геша работал плотником.

Может, потому у нас плохо вышло в жизни, что мы оба ничего не умели. Хозяйка и та смеялась: «Гляжу я на вас, говорит, и диву даюсь: что же думали ваши родители, когда на свет вас выпускали! Ни стряпать, ни варить, ни копейку считать – ничего-то вы не умеете!»

Получит Геша зарплату, а мне всего хватит ее на десять дней. А пять дней как хочешь, так и крутись. Впроголодь. Если бы Геша не любил меня, он бы ругался. А так только смеется, да целует, да на руках носит по горнице, в которой жили. Возьмет меня вместе с Сашей и бегает как очумелый. Хозяйка даже ворчала на него. Что он меня балует. Не баловал, а любил. И любит, любит! Я верю, что он меня любит. Он еще вернется, и тогда все узнают, какой он человек! Я верю, верю, мама! Если он меня позовет, я пойду с ним хоть на край света!

Ой, мамочка!

Саша умер!

Мой Саша умер!

А я ничего не знала и все думала, что он в круглосуточных яслях, как мне говорили. А он умер, умер, давно умер!

Мамочка, что же мне делать?

Вчера санитарка проговорилась той Марусе, у которой перелом руки. Мария мне сказала. Я сразу кинулась к врачу в кабинет.

Ох, мама, мама!..

Саша умер еще в ноябре, когда у меня было воспаление легких, и врачи от меня скрыли. И я его даже не видела, мамочка!..

Я теперь совсем, совсем одна…

И Геши нет, и Саши нет…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот что было в тетрадке Гути.

5. ОЧЕНЬ МИЛАЯ ЖЕНЩИНА

Время!..

Мгновения, минуты, часы, недели, месяцы и годы, годы!..

Моя Гутя