Одинокая ласточка - Чжан Лин

– И как у тебя с математикой? – спросил ты.

Я чуть помедлил.

– На экзаменах я по всем предметам был в тройке лучших.

– В единоборствах, в ближнем бою, время, которое затрачивается на удар ногой или удар кулаком, пропорционально росту и весу борца. Думаю, тому, кто хорошо учил математику, тут все должно быть понятно.

Я кивнул.

– Иными словами, пока тот, кто по росту и весу превосходит тебя на тридцать или даже пятьдесят процентов, сделает два удара ногой или кулаком, человек с твоим телосложением успеет два или три раза атаковать. Как по-твоему, – спросил ты, – какой из верхних частей тела можно нанести самый короткий и быстрый удар?

Я закрыл глаза, подумал.

– Локтем?

– А из нижних?

Я мысленно, цунь за цунем, спустился вниз и ответил: коленом.

Затем я должен был, не открывая глаз, предположить, где у противника слепая зона.

– Сзади, – сказал я.

– А где “почти слепая”? – снова спросил ты.

– По бокам.

Ты засмеялся:

– А ты и впрямь хороший ученик!

Ты велел мне открыть глаза и смотреть на тебя не мигая, пока ты засекал время на секундомере.

– Пятьдесят восемь секунд, неплохо. В единоборствах нередко забывают про важность взгляда. То, как долго ты можешь удерживать глаза открытыми, зависит от физиологии. Взгляд – совсем другое дело, он не имеет отношения к росту или весу, он идет изнутри. Во время боя ты должен зажать противника взглядом, словно железными щипцами, так что выражение глаз имеет особое значение. Как говорил известный военный аналитик, в современных войнах есть одно секретное оружие, которое не требует огромных расходов, и это психология. Отчасти это действительно так. С сегодняшнего дня будешь тренировать “три силы”: силу локтей, силу коленей и силу взгляда.

В тот день ты учил меня на прогалине боевым искусствам, учил до тех пор, пока совсем не стемнело.

Как и в последующие несколько дней.

Мне казалось, ты просто заметил, что я помельче других курсантов, и решил поднатаскать меня перед началом общих занятий по борьбе. Истинный твой замысел я понял, только победив в том нашумевшем бою, который вошел в историю лагеря.

Если считать, что лагерь тоже имеет право на историю.

Иэн Фергюсон: партия, которую, по слухам, разыграл я

В тот день, когда я на уроке распределил вас по группам для занятий по борьбе, в твоих глазах, Лю Чжаоху, вспыхнул крошечный огонек. Но он так быстро исчез, что я даже усомнился – не привиделось ли. Мне всегда казалось, что ты из тех, у кого в характере таится искра; за пару дней до этого, когда ты целился на стрельбище из кольта, я заметил, как в уголках твоих плотно сжатых губ, в складках между бровями проглянуло что-то огненное. Правда, обычно ты заворачивался с головы до пят в непроницаемую фольгу, не давая эмоциям выйти наружу. Я не знал наверняка, что тебя гложет, но был уверен, что отчасти в твоем состоянии виноват ваш командир отряда.

На группы я делил простецки, примитивно, и захочешь – не придерешься: по двум соседним партам. Таким образом, вы с командиром оказались в одной группе. Четыре человека, сидевшие по двое, должны были сменять друг друга в парных тренировках, то есть 33,333333 % времени тебе предстояло бороться с командиром отряда. Математику ты знал хорошо, поэтому я оставил после запятой шесть цифр. О том, что в таком безупречном делении крылась малая толика личных интересов, не ведал никто, кроме Бога да нас с тобой.

Мой слуга Буйвол все уши прожужжал мне о ловушках, которые расставлял тебе командир отряда. Сам Буйвол ничего этого не видел, все истории добирались до него окольными путями. Кратчайший из них вел к 520, тому, кого вы звали Сопливчиком. Я готов был ручаться, что словесный понос и мозговой запор этого олуха, который не мог совладать ни со своим носом, ни со своим языком, рано или поздно навлекут на него большую беду.

Сопливчик вырос в той же деревне, что и ваш повар, они были земляками в полном смысле этого слова. Повар частенько припасал для юного земляка остатки еды – полчашки жидкой каши, горстку ломтиков редьки, чтобы заполнить вечно голодный, урчащий желудок. Взамен Сопливчик посвящал его тайком в житейские дела вашего отряда. Разумеется, он каждый раз требовал от повара держать язык за зубами – строго говоря, все, что происходило в тренировочном лагере, считалось военной тайной. Но повар слушал и в конечном итоге пересказывал новости жене, а жена его работала кухаркой и прачкой в церкви пастора Билли. Трудно хранить секреты от того, с кем лежишь под одним одеялом. Супругам и присниться не могло, что их ночные шушуканья однажды просочатся вовне и развернут чьи-то жизни в новые русла.

Ну а мой Буйвол был посыльным между американскими инструкторами и пастором Билли. Он по несколько раз на дню бегал от нашего общежития к церкви и обратно.

Вот видишь, какими извилистыми тропами доходили до меня слухи. С каждой новой парой ушей и каждым новым языком события расцветали красками, обрастали сором, искажались и деформировались. Ухо Буйвола было не чем иным, как широко раскрытым мешком, куда с утра до вечера сыпались без разбору сплетни, и далеко не все, что он болтал, я принимал за чистую монету. Но когда тебя наказали на уроке по пластичной взрывчатке, я заподозрил, что в этих сплетнях есть доля правды.

Ты с самого начала, с первого дня в лагере, производил впечатление аккуратного, опрятного бойца, у которого и кокарда, и пряжка ремня всегда строго по центру. Обучая тебя прицелу и стрельбе, я заметил, что ты ровно подстригал и держал в чистоте ногти. Извини, я техник по вооружению, у меня почти болезненное пристрастие к цифрам и деталям. Отсюда вывод: тогдашний инцидент с воротничком был, вероятно, единичной оплошностью. Да, я понимал, что в отряде, который славился строжайшей дисциплиной, даже такая мелочь служила поводом к наказанию. Недоумение вызывал способ этого наказания.

Ты мог прибрать после уроков аудиторию, подменить ночью часового на посту, в конце концов, тебя могли лишить воскресного свободного времени. Так нет же, он, твой командир, захотел публично тебя унизить. Это как если бы ребенок совершил пустячный проступок, за который достаточно шлепнуть по попе или по руке, а мама с папой отхлестали бы его