Новые миры взамен старых - Ирина Владимировна Скарятина

инструкций. Через неделю я обратился к ним снова. Мне сказали, что я должен предстать перед Бюджетным комитетом, так как теперь заказ полностью вышел из-под их контроля. Это казалось странным, но ещё более странным стало то, что, придя в офис Бюджетного комитета, я обнаружил там тех же самых людей, что сделали у меня заказ, заседая в качестве Комитета по снабжению. В Бюджетном комитете заявили, что они очень сожалеют, но из-за нехватки средств им придётся заказ Комитета по снабжению отменить. Итак, те же самые люди, которые заказывали станки в одном здании в качестве членов одного комитета, отказались одобрить заказ, будучи членами другого. И что, по-вашему, произошло, когда моя компания пригрозила судебным иском? Комитет по внешней торговле, в который мы подали жалобу, состоял из тех же членов, что и два других комитета. Это прекрасно иллюстрирует диктатуру, не так ли?"

"И что вы предприняли потом?" – хочу знать я.

"Эта тяжба всё ещё находится на рассмотрении, но независимо от того, в какие неприятности вы попадаете, одна и та же небольшая группа в конечном итоге принимает решение по вашему делу, будь оно торговым, политическим или военным.

Я поделюсь с вами ещё одной историей, которую поляки с превеликим удовольствием рассказывают друг другу. Польское правительство продавало свиней в Австрию в обмен на различные австрийские товары. Затем у Австрии потребовали дополнительную уступку – чтобы за каждых трёх свиней, проданных ей польским правительством, та оплачивала очередному поляку выдачу паспорта и визы для отдыха в Вене, Инсбруке или на другом австрийском курорте. Это бы увеличило торговлю и установило добрососедские отношения между двумя странами. И, кроме того, поляки больше всего на свете любят отдыхать в Австрии. Позже свиноводческий бизнес стал приходить в упадок до такой степени, что полякам, желающим посетить Австрию, перестали выдавать паспорта. В результате поляки начали говорить друг другу: 'Мы дошли до такого состояния, что вынуждены полагаться на свиней для получения возможности съездить в отпуск. Поляк равен трём свиньям. Ну что, соотечественник, разве ты не чувствуешь себя польщённым?' И данный анекдот ходит по всей стране".

"Мне всё равно, кто и что говорит, – внезапно ополчается на него Ирина, – я очень люблю поляков, возможно, по той же причине, по которой обожаю марципаны, – скорее всего, это влияние старого доброго Доки, начиная с тех дней, когда я была совсем маленькой".

Молоденькая полька ворочается во сне и вдруг резко садится. "Где мы сейчас?" – спрашивает она.

"Приближаемся к Варшаве, осталось всего полчаса", – отвечает, глянув в окно, англичанин.

Та поворачивается к нам спиной, решая воспользоваться дополнительными тридцатью минутами.

"У меня как раз есть время ещё на одну историю о моей беспокойной деловой жизни, – продолжает англичанин. – Тут существует не менее приятный закон, ограничивающий нашу импортную торговлю. Чтобы установить выгодный баланс с другими государствами, нам, иностранцам, ведущим тут бизнес, запрещено ввозить в Польшу больше товаров, чем Польша вывозит в наши страны. Таким образом, у нас возникло то, что вы могли бы назвать квотами. Компании, которые экспортируют больше, чем импортируют, продают эти квоты всем остальным, кто хочет ввозить, но не может, так как торговля должна быть сбалансированной. Ох уж эти квоты, Боже, я потратил на них целых двенадцать процентов. Подумайте только – двенадцать процентов от общей стоимости всех моих товаров, и только чтобы иметь возможность продолжать свой бизнес. В настоящее время ставка за право ввоза в Польшу моей продукции упала до четырёх процентов, но никогда заранее не знаешь, какой станет эта цифра. Поэтому я постоянно опасаюсь, что она может вырасти до того, как я смогу завершить свои продажи. Остаётся загадкой, как мы вообще продолжаем работать".

"Ну, это же помогает польским экспортерам, не так ли?" – спрашиваю я.

"Да, для них это было бы неплохо, если б в итоге правительство не забирало всё себе благодаря замечательному налогу на сверхприбыль".

Но вот мы пересекаем Вислу и через несколько минут будем в Варшаве.

Часть Третья. Митропа

Воспоминания о Польше

Ирина Скарятина

В наше первое утро в Варшаве мы завтракали на покрытой красным лаком террасе гостиницы "Европейская", расположенной аккурат напротив просторной и пустынной площади, где когда-то стоял русский православный собор, который поляки, как преданные католики, чрезвычайно не любили, считали оскорблением своих религиозных чувств и, не теряя времени, немедленно разрушили после революции. Строительство данного храма на таком видном месте, в самом центре города, было одним из тех колоссальных и бестактных просчётов царского правительства, которые заставили местное население ещё сильнее возненавидеть Россию, и являлось частью бесчестной политики русификации поляков, когда их принуждали изучать русский язык, пользоваться российской валютой и склоняться перед властью российского императора, то есть делать всё то, чего они, естественно, не могли терпеть.

Итак, сидя на террасе под красно-белым полосатым навесом, защищавшим нас от лучей жаркого летнего солнца, и смотря через улицу на огромную пыльную площадь, я вдруг заметила вдалеке бронзовую конную статую, что показалась мне странно знакомой. Хорошенько вглядевшись в неё ещё раз, я вскочила на ноги, расплескав кофе, задыхаясь и отчаянно размахивая руками.

"Что случилось на этот раз? – поинтересовался Вик, удивлённый всем этим нежданным переполохом посреди мирного завтрака. – Вновь узрела что-то из прошлого?"

"Конечно! – вскричала я. – Призрака, и на сей раз настоящего. Посмотри же скорее, видишь вон ту статую? Ну, она наша, или, по крайней мере, была нашей, прадедовой. Я имею в виду, в Гомеле", – продолжила я, пытаясь объяснить слегка бессвязно, в то время как Вик выглядел мудрым, долготерпеливым и милосердным, ведь опыт давно научил его тому, что должно было произойти дальше.

"Я знаю, знаю, – сказал он успокаивающе, но печально, – ещё одна связь с твоей дореволюционной жизнью. Ладно, давай сразу пойдём и посмотрим на неё, чтоб побыстрее с этим покончить".

И мы, не завершив трапезы, пересекли улицу и направились в дальний конец площади, где на фоне высокой внушительной колоннады, сквозь которую виднелись деревья и цветы парка, возвышалась гигантская статуя князя Юзефа Понятовского – один из шедевров Бе́ртеля То́рвальдсена, великого датского скульптора, чей прославленный "Люцернский лев" так хорошо известен путешествующей публике. Когда мой прадед Паскевич в 1831-ом году усмирил Польшу, он среди своих личных трофеев вывез статую работы Торвальдсена из Варшавы, где ту изначально собирались поставить, поместив в саду своего собственного замка в Гомеле, где она выглядела совершенно неуместно, стоя рядом с Башней на небольшой террасе, которая никак не соответствовала огромным размерам