Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

его высокого положения. Воронцов всегда двигался уверенно и неторопливо, и в этих движениях чувствовалась сила и привычка командовать. Его осанка, несмотря на очевидные признаки полноты, оставалась военной — расправленные плечи и гордо поднятая голова выдавали человека, не привыкшего склоняться ни перед кем.

Во всем его облике прослеживалось что-то волчье — та же хитрость и грация в движениях, а в глазах — та же лукавая искра. Он говорил негромко, но с такой уверенностью, будто каждое его слово имело свой вес. А когда улыбался, его улыбка напоминала хищный оскал, обнажая крепкие, но желтоватые от кумыса зубы. В целом он производил двойственное впечатление: с одной стороны, вельможа, привыкший к роскоши и власти, а с другой — закаленный воин, который не раз смотрел в глаза смерти.

«Ишь, вырядился, — подумала Авдотья, глядя, как он поправляет свою ферязь и побрякушки. — Думает, если золотом обвешался, так и умнее всех стал. Да токмо я тебя, милок, насквозь вижу. Ишь, глазки-то бегают, аки мыши в амбаре».

Она с трудом подавила желание сплюнуть — настолько противен ей был этот боярин с его притворным благородством и волчьими повадками.

Воронцов поклонился нарочито небрежно:

— Здравствуй, Авдотья Никитична. Какими судьбами в сей час по коридорам ходишь? Али все дела государевы переделала?

— И тебе не хворать, боярин, — она холодно взглянула на него. — Дела государевы, чай, не ждут. А ты что тут делаешь, а не на пирушке у Глинского, коли вырядился, как на праздник?

Воронцов усмехнулся:

— Да вот, захаживал к дьякам, справлялся о делах торговых. Слыхал, ты там грамоты какие-то новые составила?

— Коли слухи дошли, значит, не зря трудились, — насторожилась Авдотья. — А ты, боярин, не суй свой нос в дела, что тебя не касаются.

— Ох, княгиня, горяча ты нынче, — Воронцов склонил голову набок, разглядывая с неприкрытой дерзостью ее причудливую прическу под драгоценной диадемой-кокошником. — Не приключилось ли чего неладного?

Княгиня Шуйская сжала кулаки и прошипела, сверкнув глазами:

— Ты, Михаил Семенович, поосторожнее с речами-то. Коли что не по нраву, так и скажи прямо, а то все намеками обходишь.

— Не гневайся, княгиня, — Воронцов поклонился еще раз, на этот раз с явной издевкой.

Авдотья резко развернулась, взмахнув подолом шубы, как крылом, и зашагала прочь.

— Ступай себе, куда шел! — бросила она через плечо. — Да помни, что не все во дворце друзья твои, а посему оглядывайся порой.

— И тебе желаю того же! — услышала княгиня уже за спиной.

«Ну ничего, мы еще поглядим, кто над кем насмехаться будет!» — подумала она, закутываясь в соболиную шубу.

Легкая метель встретила княгиню-казначейшу игривым хороводом снежинок. Она поймала одну из них в ладонь и с улыбкой наблюдала, как та медленно тает. Ах, как быстротечна жизнь!

Сани, крытые медвежьим пологом, подъехали к крыльцу незамедлительно. Как обычно, к экипажу быстро примчались шесть всадников-охранников. Возничий спрыгнул на землю, чтобы помочь княгине забраться внутрь. Она заметила, что его лицо скрыто под шапкой.

«Дурак, — подумала, слегка усмехнувшись, — боится простудиться от снежинки!» — но обратила внимание на его пронзительные, как у ястреба, глаза.

— А где мой возница? — спросила княгиня.

— Занемог, — ответил кучер скрипучим голосом, подавая руку.

В груди Авдотьи что-то екнуло — похожее на тревогу, но, возможно, она ошибалась и нутро всколыхнуло простое недовольство, свойственное людям ее положения: княгиня всегда раздражалась, когда слуги болели и ей приходилось привыкать к новым лицам.

Она оперлась на протянутую руку и вошла в хорошо прогретые сани. Оказавшись внутри, тяжело опустилась на подушки и с облегчением вздохнула.

Возничий лихо вскочил на облучок и, обменявшись с всадниками условными жестами, потянул за поводья.

Сани легко тронулись с места и покатили в сторону Боровицких ворот Кремля. Оттуда они выехали на торговую площадь, где по обе стороны тянулись лавки и амбары. Мимо Варварки сани двинулись к Никитской слободе, минуя деревянные дома и редкие каменные строения.

Снег похрустывал под полозьями, а в воздухе весело кружились снежинки, припорашивая крыши домов и торговые навесы.

Княгиня Шуйская безучастно смотрела в узкое оконце и не сразу обратила внимание, что привычный городской пейзаж из деревянных изб и каменных храмов сменился грунтовой дорогой, петляющей вдоль Москвы-реки. За окном проплывали придорожные кусты, редкие деревья и деревянные кресты придорожных поклонных мест.

Внезапно ее охватило тревожное чувство. Что-то не так: сани держали путь совсем не к ее дому на Юрьевской улице!

— Эй, куда ты меня везешь? — крикнула она возничему, но тот лишь сильнее натянул поводья.

Сани ускорили ход и стремительно понеслись по зимней дороге, увозя княгиню все дальше от знакомых мест. Холод пробрался под ее соболиный мех, но не от зимнего ветра, а от внезапно нахлынувшего страха.

Она знала этот путь. Дорога вела не к родовой усадьбе Шуйских, а к дальним воротам монастыря, где ее насильно могли заточить навеки.

Княгиня побледнела: без всякого сомнения, все это — дело рук Елены Глинской!

— Ты за все заплатишь! — в бессильной злобе прошептала Авдотья, сжимая пальцами расшитую золотом накидку.

В ее голове проносились мысли о том, как выбраться из этой ловушки — она еще не была готова к такому повороту судьбы. Конечно, ее исчезновение сразу заметят, и Василий Васильевич предпримет все меры, чтобы вызволить ее из беды. Но все это будет потом — что делать сейчас?

— Эй, возница! — крикнула она снова извозчику. — Одумайся, не твори неразумного деяния — поворачивай обратно, клянусь сохранить тебе жизнь!

В ответ — ни звука, ни взгляда.

Кучер резко натянул вожжи, и лошади перешли на галоп.

Сани затрясло на обледенелых кочках, и княгиня едва не задохнулась от тряски. Ее сердце бешено забилось — возница явно не собирался сбавлять скорость.

Княгиня Шуйская вжалась в мягкие меха, в бессильном ужасе наблюдая, как один за другим, будто сговорившись, исчезают из виду всадники эскорта — их силуэты растворялись среди заснеженных деревьев.

— Богом молю, остановись! — охрипло выкрикнула Авдотья, осознав безвыходность своего положения.

Сани неслись по узкой дороге вдоль Москвы-реки, разбрасывая снег из-под полозьев. Каждое мгновение казалось вечностью. Страх сжимал сердце княгини ледяными пальцами. Она оказалась совершенно одна в этих занесенных снегом местах, наедине с загадочным кучером, чьи намерения оставались для нее неразрешимой загадкой.

Внезапно сани накренились, когда въехали на крутой поворот. Княгиня вскрикнула и схватилась за поручни. Кони, словно охваченные нестерпимой болью, дико заржали и, сбивая друг друга, стремительно понеслись вниз, к реке, покрытой льдом. Их копыта скользили по обледенелому склону в тщетной попытке остановиться.

Княгиня в ужасе держалась за поручни. Значит, не монастырь, а убийство!

Возница