Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

— Да, я тоже, — ответил Михаил Семенович, хмуря свои черные брови-гусеницы в тщетной попытке изобразить скорбь. — Ее светоч был поистине неугасим.

Оба князя обменялись взглядами и едва сдержали улыбки.

— Готов возложить на себя обязанности казначея? — еще тише спросил Глинский. — Могу похлопотать перед Еленой Васильевной за твою кандидатуру, покуда никто другой не напросился.

— Коли обещаешь поддержку, то и я тебя во всем поддержу, — ответил Воронцов еле слышно, хищно сверкнув глазами.

Они незаметно кивнули друг другу и снова обратили свои взоры вглубь соборного храма, где продолжалась церемония отпевания Авдотьи Шуйской.

По слухам, ее вещи нашли на берегу реки, где следы саней и копыт причудливо переплетались в смертельную спираль, ведущую прямо к реке, ставшей княгине могилой.

Загадочным оставался вопрос об охране боярыни-казначеи. Всех шестерых дружинников и возницу нашли раздетыми и мертвыми в захудалой повозке в дальних окрестностях Кремля, куда редко ступала нога жителей дворца. Их тела были найдены в странных позах, словно перед смертью они боролись с невидимым врагом.

— Как сие возможно, что средь бела дня таких бывалых воинов провели, аки малых деток? — шепотом спросил князь Телепнев-Оболенский, задумчиво поглаживая гладко выбритый подбородок.

Кравчий Иван Кубенский, один из приближенных к князю, огляделся по сторонам и негромко произнес:

— Может статься, тут измена затаилась. Следы показывают, что дело нечисто.

— Да кто ж посмел бы на оное злодеяние?

— Во времена наши смутные все возможно, — ответил Кубенский загадочным шепотом.

Все было окутано тайной, и никто не мог понять или знать ее причину. Пока вельможи шептались в полумраке соборного храма, серые небеса продолжали проливать на древнюю обитель свою тяжелую завесу скорби, словно оплакивая не только ушедшую княгиню, но и все тайны, которые она унесла с собой на дно Москвы-реки.

Суровая московская зима не могла затмить величия Елены Глинской. На женской половине храма, в окружении придворных боярынь, она держалась с присущим ей достоинством.

Поверх ее кортеля из черного бархата с меховой подкладкой был накинут теплый опашень с опушкой из горностая. Белый мех красиво оттенял темную ткань и обрамлял края плаща, создавая контраст с основным цветом. Пышные рукава кортеля, украшенные богатым золотым и серебряным шитьем, гармонично дополнялись меховыми манжетами, которые придавали уют и теплоту. На голове княгини возвышалась драгоценная шапка из соболя, украшенная золотыми нитями и жемчугом. Она походила на корону и подчеркивала ее знатное происхождение. На руках правительницы были перчатки из тончайшего собольего меха, украшенные изящной вышивкой и драгоценными камнями, которые мерцали, как звезды в ночном небе. Сафьяновые сапожки из мягкой черной кожи завершали этот полный великолепия образ, добавляя походке особую грациозность.

Великая княгиня ни с кем не общалась, только внимательно следила за всем происходящим. Иногда она обменивалась короткими, но теплыми взглядами с князем Иваном Телепневым-Оболенским, который стоял на мужской половине.

Священнослужитель в черных ризах медленно приблизился к аналою. Его величественная фигура, окутанная клубами благовонного дыма от кадила, казалась призрачной в мерцающем свете восковых свечей.

— Вечная память рабе Божией Авдотье, — произнес он глубоким, успокаивающим голосом, и эти слова благозвучными волнами заплескались о стены древнего храма.

Пока священник читал заупокойные тропари, Василий Шуйский стоял перед иконой, тщетно борясь со слезами.

— Батюшка, не изводи себя так, а то и нам становится не в мочь, — дочь Анна нежно коснулась его руки.

Василий Васильевич, с трудом проглотив колючий, липкий ком, кивнул ей, пряча глаза.

Мерцающие свечи отбрасывали причудливые тени на древние фрески, создавая иллюзию движения на стенах.

— Да упокоит Господь душу княгини, — тихо произнес Михаил Воронцов, перекрестившись.

— Аминь, — закатил глаза Михаил Глинский.

После службы священник поочередно благословил всех пришедших. Его руки, окутанные легкой дымкой от кадила, дарили частицу душевного тепла каждому, кто подходил к аналою. Бояре и монахи, родственники и слуги — все по очереди крестились перед иконой и зажигали свечи в память об усопшей.

Завершился обряд тихим колокольным звоном, который эхом разнесся по окрестностям монастыря. Его печальные переливы, казалось, несли последнее «прости» той, кто покинула этот мир столь трагически.

В завершение службы была прочитана заупокойная лития, после которой все присутствующие получили благословение священника. Его последние слова, произнесенные с особой проникновенностью, наполнили и без того печальное событие особой глубиной и скорбью:

— Да пребудет с вами утешение Господне в сей час печали!

После заупокойной службы все направились к выходу, чтобы вернуться в Кремль на поминальный обед.

Князь Василий, в последний раз взглянув на мерцающие свечи у иконы, взял дочерей за руки и тоже последовал за всеми.

Первой из соборного храма, в окружении своих приближенных и придворных боярынь, вышла великая княгиня. Она незаметным жестом подозвала к себе князя Телепнева-Оболенского и что-то шепнула ему, когда он почтительно наклонился к ней. Выслушав правительницу, Иван Федорович отстал от нее и, с нарочитой учтивостью, чуть склонив голову, поискал глазами князя Шуйского, который шел вместе со своими дочерьми впереди родственников и братьев Бельских.

Телепнев-Оболенский с показной вежливостью передал ему приглашение регентши:

— Великая княгиня Елена Васильевна изъявляет свою волю и великодушно приглашает тебя, князь, с дочерьми доставить в Кремль в своих санях.

Князь Шуйский на мгновение задумался. Такое приглашение могло означать как ловушку, так и попытку примирения. Однако отказаться от него он не мог — это было бы воспринято как открытое неповиновение.

— Передай великой княгине, что мы почтем за честь принять ее приглашение, — ответил Василий Васильевич, и его голос прозвучал ровно, хотя внутри бушевала буря сомнений.

Сзади его плеча коснулся рукой князь Семен Бельский и в своей уточненной, аристократической манере предупредил:

— Береженого бог бережет, друг мой, помни о сем…

Между тем большинство людей, направлявшихся к своим экипажам, расценили приглашение великой княгини как великодушный жест поддержки вдовца, опечаленного невосполнимой утратой.

В санях Елена Глинская любезно пригласила Шуйского с дочерьми занять место напротив. Княжны, укутанные в парчовые опашни, разместились по обе стороны от отца. Старшая дочь, Анна, с тревогой в глазах прижалась к его правому плечу, а младшая, Евдокия, — к левому. Их дыхание облачками пара поднималось в морозном воздухе.

Телепнев-Оболенский сидел рядом с великой княгиней. Елена Глинская, закутанная в шубу из чернобурки, окинула взглядом своих гостей и легким движением руки подала знак кучеру, стоявшему на козлах.

Сани плавно покачивались, скрипя полозьями по утоптанному снегу.

Елена Глинская смотрела на Шуйского с едва заметной улыбкой. Телепнев-Оболенский, напротив, старался не встречаться взглядами с думным боярином.

В воздухе витало напряжение, приправленное ароматом можжевельника и ладана, принесенным из храма. Копыта лошадей выбивали дробь по