Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

мчался, размахивая харалужным мечом, Вышата. С другой стороны в терем вломился Владислав Кормилитич со своим большим отрядом. Схватка со стражами закипела в горнице, перекинулась на верхнее жило. Даже в бабинце, и там бились. Просвистела стрела. Боярин Чагр, выбежавший узнать, в чём дело, нелепо раскинув руки, покатился вниз по высокой лестнице.

Кормилитич подскочил к нему, ногой перевернул на спину, хладнокровно рубанул саблей по голове.

– Готов! – коротко объявил он, обернувшись, своим подручным.

– Отец! – с отчаянным криком бросился ему наперерез Матфей Чагрович.

Ярость придала отпрыску Чагра сил. Он срубил одного, затем второго противника. Володислав Кормилитич трусливо попятился к дверям.

– Убейте его! – крикнул он слугам.

Матфей отбил очередной удар боярского гридника. Сам он разил направо и налево, плохо понимая, что происходит вокруг. Белая сорочка его вся была в крови. Кружилась от ран голова. Но враг, убийца отца, был близко, и дикая ненависть и желание отомстить придавали Чагровичу силы. Он оттолкнул гридня, опустил тяжёлый меч ему на голову, бросился на побледневшего Володислава, но вдруг откуда-то сзади, из-за столпа гульбища, вылетела калёная сулица и воткнулась ему промеж лопаток.

Володислав, беспомощно озирающийся по сторонам, увидел перед собой строгое лицо брата Яволода.

– И ентот готов такожде! – указал Яволод на Матфея.

С явным неодобрением смотрел брат на Володислава, словно хотел сказать: «Ну что ж вы творите, ироды?!»

– Спаси тя Бог, братец! – прохрипел Володислав.

По тёмному переходу бежали с факелами в руках люди Вышаты и Зеремея.

– Настаску хватай! И выблядка ейного сюда волоките! В поруб его, с мамкою вместях, отвести! – громким голосом отдавал распоряжения боярин Зеремей.

Василий Волк, злобно щерясь, саблей смахнул голову высунувшемуся на лестницу Чагрову брату. Вышата ногой распахнул дверь княжеской опочивальни. Настасью, едва успевшую натянуть на себя розовое нижнее платье, боярские слуги выволокли в сени.

– Что творите?! – Ярослав бросился к возлюбленной. Один из Вышатиных подручных ударил его наотмашь по лицу. Сразу трое дюжих боярских слуг схватили князя за руки. Осмомысл вырывался, хрипел. Ему скрутили за спиной руки крепкими ремнями, подтолкнули к окну.

Что делается в Галиче, он понял только сейчас, когда увидел через распахнутое окно широкую площадь и на ней множество самого разношёрстного люда. Тут были и ремественники, и купцы, и бояре, и житьи, и даже крестьяне из окрестных сёл. Все они что-то громко кричали наперебой. Толпа колыхалась подобно ревущему грозному морю, она была, как ураган, всё сметающий на своём пути.

И вдруг узрел Ярослав с ужасом на площади высокий помост, по которому деловито расхаживал свирепый кат Клим. К помосту был наскоро приколочен саженный столб, рядом с коим лежали охапки хвороста.

И ещё он услыхал чей-то яростный возглас, перебивший беспорядочный вой толпы:

– На костёр ведьму!

Князь отчаянным рывком попытался вырваться. Но ремни были крепки, тщетно старался он освободиться. К тому же трое исполинов следили за каждым его движением. Получив сильный удар в плечо, Ярослав едва не упал. Его снова повернули лицом к окну.

– Как смеете, на князя руки подымать?! – зло процедил он, с ненавистью лютой глядя на боярских слуг.

– Молчи лучше, княже. Мы ить люди простые да горячие! Вот возьмём да в сердцах шейку-то те и свернём! – с угрозой промолвил один из них.

– К епископу Козьме пошлите, ироды! Немедля! Прекратил чтоб смертоубийство! – выпалил Осмомысл, увидев в дверях палаты ухмыляющегося Вышату.

– Ладно, будь по-твоему. Михайло! – окликнул боярин одного из своих подручных. – Скачи на подворье митрополичье! Да поживей! Вишь, князь во грехах исповедоваться желает!

Он громко захохотал, уперев руки в бока.

– Где мой сын? – глухо спросил его Осмомысл.

– Который… Который от Настаски?

– У меня один сын! – отрезал князь.

– Владимира, стало быть, и за сына не почитаешь? Что ж, заставим тя по-иному баить, князюшко! – пробасил Вышата. – Ничего с байстрюком твоим не приключилося, не боись! Посидит немного под замком с мамкою своею, покуда ты сговорчивее не станешь.

Слова его заглушил громовой рокот толпы. На помост двое катов вывели Анастасию. В розовом платье, с развевающимися на ветру волосами, она была прекрасна. Шла гордо, выступала, стойно княгиня на пиру. Увидев Клима, столб и дрова, шатнулась, вскрикнула от ужаса, завопила отчаянно. Быстрыми и ловкими движениями каты привязали её к столбу. Клим бросил к ногам красавицы охапку поленьев. Вспыхнул факел, занялся, разгораясь, всепожирающий огонь.

– Не открывает епископ твой! Затворился в своих палатах, носу не кажет! – рассмеялся в лицо Ярославу Вышата.

Понял Осмомысл, что провели его, перехитрили, что сейчас, в эти страшные мгновения, навсегда теряет он ту, ради которой бросил и позабыл всё на свете! Был один миг, когда запылал столб на площади, когда взвилась ввысь оранжевая струя пламени. Народ вопил что-то восторженно, а Ярослав тупо и бессмысленно смотрел, как сгорает в адском огне его любимая, исчезает навек, гибнет та единственная любовь, которая бывает у человека только раз в жизни. Стиснув зубы, почерневший от горя, ссутулившийся, он застыл у окна и молча смотрел на разгорающееся пламя. Насти уже не было, он это знал, был лишь прах один, и были враги, празднующие лёгкую победу! И была боль, и было отчаяние, и было желание броситься вслед за нею в этот огонь и сгореть, чтобы и пепел их смешался, чтобы и там, перед престолом Господа, были они вместе!

Но нет, что это он?! У него есть сын… Ради сына… Он должен всё это вытерпеть… Сил не осталось. Ярослав пошатнулся. Боярский гридень-исполин удержал его, грубо ухватив за плечо.

– Хватит! Уведите его в горницу! Тамо заприте! И сторожите! И чтоб ни един волос у его с головы не упал! – прервал молчание стремительно вошедший в покой Зеремей.

Вышата подчинился ему, взмахом руки велев своим людям исполнять приказ.

…Всюду в переходах лежали трупы порубленных Ярославовых отроков и гридней. Здесь же в лужах крови была и побитая Чагрова чадь.

Один из защищавших князя воинов, тяжело раненный в грудь, всё-таки сполз с боковой лестницы и укрылся на поварне. Морщинистые старческие женские руки подхватили окровавленного, теряющего сознание отрока и осторожно отвели его в утлый покой под лестницей, некогда занимаемый монахом Тимофеем.

Воином тем был сотник Петруня, а упрятала его от недобрых очей родная мать – повариха Агафья.

…В те же роковые мгновения один из зачинщиков мятежа, молодой Володислав Кормилитич, втолкнул в небольшую нишу в тёмном переходе двоих молодших братьев, Яволода и Ярополка.

– Тамо дверца потайная есь! – с жаром прошептал он. – За нею – ход подземный. За город выводит, к берегу Ломницы. Отец мне рассказал об нём.