Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

Две тени скользнули по стене и скрылись в каменной пасти. Володислав, оглядевшись по сторонам, поспешил на площадь.

…В одном из соседних с княжеским теремом строений, в стоге сена нашли убежище две молодые девушки – Фотинья и Порфинья. Там просидят они, в голоде и холоде, без малого два дня. Лишь когда схлынет гнев людской, когда мало-помалу восстановится во дворце тишина, выберутся они из своего укрытия.

Выберутся – и ужаснутся тому, что здесь творилось в страшные часы бесчинства боярских подручных.

Глава 44

Посреди ревущей толпы, обступившей площадь, мало кто заметил рослого человека в сером дорожном вотоле и старой заячьей шапке со свалявшимся, вытертым во многих местах мехом. Меж тем сам он пристально глядел по сторонам, стараясь всё охватить, всё запомнить.

Вот группа гончаров возле ворот двора выкрикивает поносные слова, костеря Чагра и его дочь, вот могутный детина-кузнец с чёрными от копоти, обнажёнными по локоть руками, в одной рубахе, несмотря на холод, стоит, широко раздвинув ноги. Руки его сжимают бердыш[186]. Он молчит, только глаза чёрные извергают молнии. А вот боярские прихлебатели-холопы стараются вовсю, заводят толпу, вот нерешительно жмутся в дальних рядах крестьяне из пригородных галицких слобод. Выделяются среди толпы несколько богатых купцов в суконных мятелиях – и они тоже недовольны, и они готовы рубить, жечь, сечь.

«Вот до чего дело дошло! А ведь могло, могло по-иному быть!» – пронеслось в голове Семьюнки.

Нет, он не жалел Настасью, равнодушно взирал он на то, как вывели её на помост, как вязали, как бросили к ногам хворост и как взвился ввысь всепожирающий столб пламени, навсегда умчав из жизни ту, из-за которой, собственно, и случились нынешние кровавые события.

Всё это произошло как-то стремительно и неожиданно. Семьюнко напрягся, вдруг испытав некий ужас, страх. Словно пелена спала с глаз. Вокруг дико и бессмысленно бесновалась толпа. Вид огня и казни распалил животные чувства. Тот же огромный кузнец, доселе спокойно глядевший на происходящее, взмахнул своим бердышем и, заходясь в крике, бросился во главе безумствующей толпы к амбарам и кладовым. Тут уже не разбирали, где княжеское добро, где Чагра и его ближников, а где тех бояр, которые и привели сюда недовольный люд.

Семьюнко, некоторое время ещё постоявший на площади, в конце концов метнулся прочь, бегом миновав ворота Детинца. Уже на Подоле кто-то окликнул его:

– Эй, человече! Погоди, не торопись!

Всадник в таком же сером вотоле сполз с седла. На Семьюнку уставилось безбородое, неожиданно знакомое лицо.

«Странно, а конь добрый и обрудь богатая, справная», – подумал Семьюнко, прежде чем человек неожиданно промолвил:

– Полагаю, предо мной боярин Семён Изденьич?

Лицо расплылось в лукавой улыбке.

Семьюнко, вдруг узнав, кто перед ним, развёл руками и ответил:

– Полагаю, вижу боярина Филиппа Молибогича?

– Его самого. Гляжу, и до тя, боярин, дошёл угорский обычай брить бороду.

– Оно так.

– Неспроста и одежонка на нас обоих простенькая. Полагаю, боярин, есть нам с тобою о чём потолковать. Семью-то свою из Галича вывез?

– Вывез.

– Вот и я такожде. Вот что, Семён Изденьич. Заглянем-ка в корчму. Покуда народец в Детинце шалит, посидим, обмозгуем, как да что. Разумею, дела и думы у нас топерича обчие.

…Два неприметных мужичка, по всей видимости, не старых, без бород, удобно устроились в тёмном углу корчмы «Золотой рог». Сидели, шептались между собой долгое время, а затем выложили хозяину драгоценную золотую монету и незаметно исчезли, словно растворились посреди бела дня. Ушли они, как оказалось, вовремя, ибо вскоре вломилась в корчму бесчинствующая толпа во главе с тем самым дюжим кузнецом с бердышем в руках. Несчастный хозяин поспешил скрыться, а заведение его предали разгрому, враз выпив и унеся с собой весь запас вина и ола.

В городе воцарился хаос. Бояре, ещё утром чувствовавшие себя хозяевами положения, теперь выпустили вожжи из своих рук и растерянно сновали на конях из стороны в сторону. Вышата, Василий Волк, Зеремей, Володислав Кормилитич – все они пребывали в растерянности и не в состоянии были удержать вспыхнувший бунт городских низов.

Так бывает: подожгли, раздули огонь, а как потушить его, не ведали. Уговоры, угрозы не помогали. Василия Волка вовсе сбросили с седла наземь и едва не прикончили. Хорошо, вмешались слуги, оттеснили черный люд, подхватили боярина, всадили обратно на коня.

Устроители мятежа не знали, как быть, со страхом взирая, что вслед за Чагровыми хоромами наступила очередь и их теремов. Ввысь взвился чёрный дым, огонь стал пожирать просторные постройки на Горе внутри Детинца. Безлепо метались бояре с ужасом в сумасшедших глазах, пока наконец самый умный из них, Зеремей, не выкрикнул вдруг:

– Князя надобно! Умирил чтоб, уговорил!

И словно кто-то только и ждал этих слов, этого крика боли и отчаяния. Сквозь чёрный дым пожарища в ворота крепости ворвался отряд оборуженных до зубов ратников. Впереди на караковом жеребце держался, высоко вскидывая вверх голову на тонкой шее, князь-подросток Ярополк Мстиславич. Рядом с ним высилась статная фигура Дорогила. Тело бывшего Мстиславова вуя облегал булатный панцирь, на шишаке блестел яловец, был он столь же надменен, как и Ярополк, вид которого в другой час вызвал бы у бояр лишь презрительную усмешку, но сейчас они готовы были пасть на колени, только бы спас этот гордый петушок-князёк их дома от огня и разора.

Дорогил, уперев руки в бока, громким голосом потребовал:

– Тысяцкого ко мне!

Он распоряжался в Галиче, как хозяин. Всех, как казалось ему, обманул опытный сакмагон. Коснятин со Владимиром и Ольгой сидят в Червене, ждут, чем кончится встань в городе, бояре, как он и предполагал, напуганы и растеряны, Чагрова чадь перебита, ненавистный Ярославка заключён под стражу. Всё продумал, всё взвесил Дорогил. И он знал, что теперь делать и как быть.

Одноглазый долговязый Евстафий тотчас показался в воротах. Рысью засеменил конь его по двору и очутился вскоре по правую руку от Ярополка.

– Тысяцкий! – проорал Дорогил. – Зришь, что в городе деется? Айда по домам боярским! Утишить надобно люд!

Вид закованных в брони грозных волынян несколько охладил пыл атакующей боярские терема многолюдной толпы. Евстафий громко кричал, призывая людей разойтись:

– Пошумели, и будет! Князь, князь здесь! Он всё решает!

Вперёд вытолкнули побледневшего от увиденного Ярополка.

– Се сын князя Мстислава! Разберёт он все просьбы и дела ваши, установит в Галиче сущий испокон веков порядок! – вещал Дорогил. – Чагровичи, притеснители ваши, смерти лютой преданы! Сожжена на костре ведьма Настаска! Умерщвлено зло!

Мало-помалу толпа отхлынула, через