Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

увяз в разборке завезённых в музейное бюро старопечатных книг. Павел отправился в походы по точкам один. Хоть и приходилось мириться с обстоятельствами, обоим казалось, сработались. После книжного развала новичка отдела «Эмали, скань, чернь, финифть» привлекли в отдел «Фарфор, фаянс» на разгрузку реквизированной посуды. Перетаскивание неподъемных сундуков и ящиков далось Лавру намного легче мук торгашества. Спустя два дня вытащив Лавра из отдела «Фарфор, фаянс», Павел уговорил заглянуть в «Магазин случайных вещей», бывший ломбард, изредка и в ломбардах удавалось выловить стоящее.

Вещи здесь не казались Лавру случайными, забытыми на лавке в парке или площадке трамвая. В полумраке комнаты-пенала с узкими подпотолочными окнами-амбразурами на полках стеллажей под номерами лежало горе человеческое, то – снесённое хозяином в скупку, что отдаёшь в холодные руки ломбардщика в крайний момент жизни. Пока Павел на входе шептался с приёмщиком, Лавр бродил между складских стоек с севрскими лампами, граммофонами, фарфоровыми кувшинами, китайскими расписными подносами, походными самоварами, кофрами, шкатулками и сундуками.

Вещи возопили: вызвольте нас отсюда.

Вещи будто бы стремились на свет Божий, в дом предметов нужных, востребованных, обласканных рукой нового хозяина.

Вещи нагромождением, размытыми очертаниями и фигурными тенями создавали ощущение одушевлённости, тянулись гнутыми ручками, задевали резными краями, раструбами, сверкали стеклянными глазками.

Фантаскоп Лавр разглядел не сразу. Мимо прошёл в задумчивости, а потом словно посторонней силой возвращён на шаг; и между чернёной серебряной рамой мутного зеркала и ларцом из слоновой кости заметил фантаскоп с набором пластин для туманных картинок. Тут же с правой стороны основания обнаружил скол. Приёмщик и Павел посмеялись над Лавром – позарился на бросовое. Но Лавр вцепился в громоздкую штуковину и две коробки в придачу; журить его дальше не имело смысла. Павел упрекнул, что товарищ расстроил их дальнейшие планы на день; с таким грузом не погуляешь по точкам. Пришлось засветло распрощаться, уговорившись на завтрашний день снова встретиться в музее.

Сгрузив свою находку дома, не ответив толком на расспросы Найдёныша, Лавр поспешил в приют за насосной станцией. Липа долго разглядывала странный предмет, протирала от остатков залежалой пыли, не разметённой ветром. Так и не объяснив себе назначения странной вещи, скрепя сердце, приписала приобретение в барыш, в добро, в пожитки «на чёрный день». Мысленно прикидывала, сколько баринька по нынешним временам за бесполезную штуковину отдал. И утвердившись в который раз, что хозяева дома всё же чудики, отправилась на двор перебирать подгнившую картошку.

В Бахрушинский приют быстрее пройти через Алексеевскую водонапорку, а можно и со стороны мазутных пакгаузов. Вход от «железки» дальше, быстрее получится насквозь, через территорию насосной станции. Но придётся на вахте объясняться. И Лавр дал крюк, обогнул кирпичную ограду водокачки, вышел к железнодорожному полотну и свернул вдоль него вправо. Здесь тихо, словно не в черте города, не слыхать паровозных перекличек, не видать движения. По ту сторону впечатался недвижимым частоколом рябенький лес Сокольничей рощи, озябший, отсыревший, как спички, неготовый к скорым трескучим морозам. На входе встретили два пацанёнка в кацавейках не по росту – дневальные. Показали гостю корпус за храмом, там теперь Вивея Викентьевна – воспитательница. Лавр в трудовой школе впервые, шёл между корпусами прислушивался к здешней жизни.

Где-то рядом, за углом, пилят двуручною пилою – вжиг-вжиг и задорно смеются, вдалеке слышно, как два молота кузнечных попеременно отстукивают по металлу, а неподалёку проволочной плёткой выбивают ковёр. В стороне над чихающим мотором машины склонились двое, третий, в кожаной тужурке, отходя от них, покрикивает, гнусаво бранится, как в дуду дуя. Возле крылечка церковного Лавр и парень в кожанке сошлись. Парень простой, обычной внешности, ничем не примечателен, каких много в начальниках нынче. Только чуб выдающийся, пол лица закрывает. Плечи мощные, спина коромыслом, глаз узкий буравит знакомым таким огоньком, халзана взгляд.

– Эй, ходя, стой. Здоров, корсак, – Федька протянул руку, здороваясь.

– Гугнивый? – Лавр руки не пожал.

– Ким Хрящев.

– Федор вроде.

– Не чипляйси. Слыхал про твое возвращеньице.

– И слыхал, и видал.

– Не видал.

– Зато я видел.

– Когда же?

– Там у пакгаузов…на рассвете. Мешки тащили из лабаза. Вроде трое вас было, свистунов.

– Вон ты чё. А я ведь не сразу тебя признал, когда ты с сидором-то…обросший, грязный. Теперь отмылся.

– Отмылся.

– После догадалси, рост приметный у тебя. Не спрячешься.

– А я и не прячусь.

– Нешуганый?

– И ты вроде не робкий. Брать у своих не боишься.

– Угрожаешь?

– Начхать мне на вас.

– Э, врёшь… Не начихаешься. Власть не позволит. Вот Тонька дура, исправить тебя хотит.

– Мирра?

– Сызнова чипляешьси? Бывших не исправить, токо изводить. На водонапорке, вот, инженер всё чипляется, в слободке – поп стыраверский свои порядки устанавливает. Тут ты зубатить со мной взялси. Безматками интересуешься? Али по девкам лазашь?

Лаврик вперёд шагнул.

– Ты чего?!

Федька отступил, но тут же и сам придвинулся.

– Колчин твой знакомец-то?

– Покойного моего отца друг.

Федька, снизу вверх заглядывая в глаза Лавру, выискивал подвох, слабину, страх – понятное ему. Но не разглядел, пошёл на попятную. Лавр взгляд выдержал.

– Не напирай.

– Мне положено. Я – власть. Да вон охламоны машину не заведуть никак. Мотор на выброс. А я думаю, дай-ка, на пережиток взгляну. Церковь энта зачем трудовому воспитаннику?

– Бог не есть Бог мёртвых, но живых, слыхал?

Федька снова придвинулся, натужно заскрипел сапогами.

– А…непоминающие? Слыхал. Попы ваши отказались власть поминать. «И под криле Его надеешьси?» Ничё, ничё и до попов доберёмси. Встренемся, недотыкомка.

– Не наседай.

Хрящёв сплюнул, шумно высморкался наземь, прикрыв большим пальцем одну ноздрю. Его окликнули двое у автомобиля, двигатель ровно заурчал. От корпуса к храму, кутая плечи в белый пуховый платок, торопливо шла Вита. Русые волосы её под лучами позднеосеннего холодного солнца отливали почему-то медью. За ней едва поспевали двое мальчишек в кацавейках. Федька взглянул на девушку и давнего своего неприятеля, стукнул шофера по плечу и умчался, оставив грохот и дым позади.

– Вот тот, тот!

– Хотит у нас спальни забрать.

Мальчишки сбивчиво рассказывали воспитательнице про приезжего начальника, грозя кулачками удалявшемуся мотору. Вита на обоих поправила воротники куцых курток с чужого плеча и велела уйти с холода. Потом проводила Лавра до входных ворот, и сама, продрогнув на ветру и пообещав непременно сегодня вернуться домой пораньше, побежала в здание. Сквозь радость несколько слезинок всё же скатилось на снежный пух платка: найдена Алькина драгоценность! Фантаскоп отыскан, выкуплен. Спи, братик, спи и смотри свои туманные картинки.

Липа по дому ходила на цыпочках. Варила саровские щи, томила пшёнку с мозгами. Поставила тесто на пирог. Вроде запашисто и подъёмно. В уме держала сало и