Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

громче. Их пение, тихое поначалу, становилось все более уверенным. Подпрыгивая и кружась, они пронзали воздух ножами. Один из них взмахнул ножом так близко к голове Странника, что срезал самый кончик его уха. Кровь защекотала Страннику шею. Орла повалили ударом приклада, но кто-то снова усадил его. Пока они танцевали и избивали его, он не переставал насмехаться над врагами. Страннику даже показалось, что его друг сошел с ума.

От кружка танцующих отделился коренастый длиннорукий воин с близко посаженными глазами. Другой опустил длинный наконечник своего копья в огонь. Первый из воинов присел на корточки перед Орлом и сказал что-то на своем языке. Орел плюнул в него, и слюна потекла по щеке истязателя. Тонкава отвесил Орлу оплеуху, от которой у того из носа показалась красная струйка. Потом он ударил еще раз, уже кулаком, и сломал прекрасный ястребиный нос, свернув его набок. Но Орел все продолжал смеяться и язвить.

Воин вытащил из-за пояса длинный нож, сверкнувший в свете костра, и ткнул им в сторону глаз Орла. Но и это не остановило потока насмешек. Опустив нож, воин начал отпиливать кусок мяса с бедра Орла. Странник знал — то, что ему с детства рассказывали о людоедах, было правдой.

— Да чтоб у тебя кишки колом встали! — как ни в чем не бывало продолжал Орел. — Чтоб твое дерьмо текло ручьем до самого конца твоих недолгих дней!

Второй воин прижег рану раскаленным наконечником копья, но Орел, казалось, настолько отрешился от боли, что их истязания не достигали цели.

— Это правда, что вы жрете собственных детей? И что вы откармливаете своих женщин как скот, чтобы мясо было понежнее? Если я приеду к вам в гости, угостите похлебкой из младенцев?

— Та-ма, брат, она так сильно тебе нужна? Ты готов скорее умереть, чем жить без нее? — Странник наконец-то все понял.

— Брат, сегодня один из нас должен умереть. Мы оба это знаем. Лучше уж это буду я.

Он попытался пнуть воина, который возвращался к костру, покачивая куском мяса на острие ножа. Опуская ногу, Орел незаметно для тонкава отбросил поближе к другу камень с зазубренными краями, еле заметный на фоне темной земли. Странник чуть сдвинулся и накрыл камень ногой, чувствуя, как он вдавливается в кожу. Он сказал Орлу:

— Завидую тебе, брат. После сегодняшнего тебе не придется ехать на небо самому. Ты воспаришь с братьями-орлами.

— Хорошо бы. — Орел улыбнулся Страннику только губами. Его лицо и глаза уже затянула пелена боли и отчужденности. Но друзья продолжали разговаривать спокойно, словно обсуждали лошадей.

Тонкава перестали танцевать и расселись, кто на земле, кто на корточках, вокруг костра. В свете его пламени их глаза, словно у волков, поблескивали желтым. Настал черед главного вечернего развлечения.

Глава 16

Когда Испанец спрыгнул с коня перед типи Пахаюки, ноги его жеребца тут же подкосились, и тот рухнул. Сначала со стуком ударилась о землю голова, за ней последовали передние ноги, грудь, а затем — круп. Он опрокинулся набок, и еще несколько раз гулко ударило его сердце. Дрожь охватила его тело. Даже в агонии ноги его были поджаты, словно и после тридцати шести часов скачки он не собирался останавливаться. Наконец конь застыл неподвижно, его глаза были широко раскрыты, а от пота над горячими боками поднимались струйки пара. Из уголка рта показался ручеек крови.

Надуа в ужасе глядела на него, не замечая воинов, бросившихся к типи. Не было нужды посылать Копье с новостью, что Испанец вернулся один. Весть разлетелась, будто пыльца на ветру. Люди сбегались со всех сторон, чтобы узнать, что случилось с двумя другими охотниками. Они сбивались в кучки, переговариваясь вполголоса или обмениваясь громкими выкриками. Надуа хотелось, чтобы они все затихли и она могла услышать, о чем говорят внутри типи. Имя Звезды тихо заплакала. Надуа, крепко взяв сестру за руку, почувствовала, что и у нее на глаза наворачиваются слезы.

— Может быть, с ними все в порядке, Имя Звезды.

— Нет. Испанец не стал бы так въезжать в лагерь. Обычно так не делают. Вестник всегда остается на краю лагеря и подает сигналы. Случилось что-то страшное…

Разговоры замолкли, когда у выхода из типи появился Бизонья Моча. Казалось, он был едва ли старше тех мальчишек, которых подозвал жестом, но они тут же откликнулись на его зов. Протиснувшись сквозь толпу, они выслушали отданные шепотом указания. После этого мальчишки бросились к лугу у реки, где паслись кони. Где-то крикнул младенец, которого утихомирили раньше, чем он успел перевести дух для нового крика. Воины выходили из типи один за другим, отправляясь быстрым шагом за своим боевым снаряжением. Каким бы сильным ни было любопытство, никто не пытался останавливать их и задавать вопросы.

Пахаюка, пригнувшись, вышел из типи и зажмурился от яркого солнца. Словно возвещая о его появлении, в отдаленной части деревни забил барабан. К нему присоединились другие, перекликаясь, будто койоты на соседних холмах. Пахаюка ладонью прикрыл глаза от солнца и посмотрел поверх толпы, точно выглядывая на горизонте юношей, которых все так любили. Когда он заговорил, в его громоподобном голосе не было и следа от обычного шутливого тона рассказчика:

— Людоеды захватили наших воинов врасплох и, возможно, пленили Странника и Орла. Их было двенадцать, и Испанец не возвращался, чтобы посмотреть, удалось ли уйти нашим братьям.

По толпе легкой зыбью прокатился ропот, который Пахаюка остановил взмахом руки.

— Если их поймали, он не смог бы им помочь. Если они сбежали, в его помощи не было нужды. Он приведет нас к ним. Испанец может выследить бабочку среди поля цветов. Мы найдем их.

Испанец тоже вышел из типи и стоял, частично заслоненный гигантом Пахаюкой. Когда он молча двинулся сквозь толпу, люди расступились перед ним. Никто не сказал ему ни слова, а он глядел в землю в нескольких дюймах перед собой, будто бы уже высматривая следы друзей.

Орел умирал долго. Об этом позаботились и он сам, и тонкава. Небо уже почернело, как это бывает обыкновенно за несколько часов до рассвета, когда Орел низким, чистым, уверенным голосом завел песнь смерти:

Я — дух.

Вы отправляете меня к духам.

Я уже среди них.

Вы делаете меня одним из них.

Даже орлы смертны.

Он идеально рассчитал время своей песни… или своей смерти. Era душа отлетела, едва затихли последние слова. Страннику даже показалось на мгновение, что он видит ее — облачко, сорвавшееся