Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

Пошли быстро, ног не чувствовали под собою. Только отсчитываем километры. Изредка присаживались, чтобы дать передохнуть Толмачеву, и снова шли. Миновали одну деревню. Она точно вымерла: нет даже лая собак. Еще, еще. Скорей, скорей. Ноги скользят по замерзшей дороге, срываются, подвертываются…

Идем… Вот прошли 15 километров, еще 7… Вот миновали самое опасное место: Пеми говорит, восемь красноармейцев живут в полутора верстах отсюда. Еще… Долго ли еще? Много ли осталось?

Видим: деревня.

«За этой деревней – речка, здесь перебегают», – сообщает наш проводник.

Пеми подходит к одному домику – вызывает оттуда девушку и передает нас ей, довести до самой границы. Мы расплачиваемся, благодарим и спешим за девушкой.

Уже светло. 9 часов. Бежим лесной дорожкой. Бежим так, что жарко даже стало. Девушка прыгает впереди нас по замерзшим кочкам, мы за нею. «Скоро ли?» – а вот и речка; блеснула внизу.

Девушка останавливается.

«Ну вот – теперь там найдете мосточки – переберетесь. Я дальше не пойду», – говорит. Мы торопливо суем ей деньги.

Спускаемся с холма вниз… подбегаем к речке… вот пара жердочек. Смотрим друг на дружку, мелькает последнее сомнение: да или нет?

Да.

Несколько шагов по жердочкам и мы в Финляндии.

Откровения Лукина

И вот уже пятый месяц как я здесь, в гостеприимной Финляндии, где в Териоках повстречал лейтенанта Лукина, на амплуа заведывающего передаточным пунктом для офицеров-перебежчиков.

Не стану пересказывать, почему только в феврале я оказался в Териоках. Это малоинтересная история: повалялся с инфлюэнцей, потом переезжал с места на место, были долгие проверки личности вначале финнами, затем своими – и у первых, и у вторых объяснимый страх перед большевицкими провокаторами и шпионами.

На календаре 6 апреля 1919 года, воскресенье и две недели до пасхи. Пришло известие, что вскоре мы переместимся в Биорке, где прежде стоял отряд судов Морского корпуса. Якобы финское правительство дало разрешение англичанам на устройство передовой базы в Биорке; оттуда в составе Северного корпуса мы и выступим в мае-июне на Кронштадт. В офицерской публике настроение от этой новости приподнятое; настолько все измаялись в ожидании наступления, что уже и сами не знали, не химера ли оно, верить ли в него или нет.

В эти дни мне – наконец! – удалось побеседовать с лейтенантом Лукиным, дабы попытаться выяснить, что же на самом деле представляла собою наша Селигеровская флотилия. В Териоках Лукин старательно избегал даже намека на разговор личного свойства, буквально увиливая. Но тут явился в Халилу в связи с предстоящими пертурбациями и я его, что называется, припер к стенке: «Иван Михайлович, мне бы с вами переговорить!» – «Что ж, теперь мы этим никому вреда не причиним».

Рассказанное им о той широкой организации, в которую как лишь часть входила наша Селигеровская флотилия – не сразу укладывается в голове. Поэтому изложу, как услышал, без собственных мнений и суждений. Итак, история нашей «контрреволюционной организации» со слов Лукина и действующие лица этой истории.

Главное действующее лицо – Дмитрий Павлович Парский, бывший «царский» генерал Генштаба, затем командующий штабом Северного фронта Красной Армии, получивший к весне 1918-го года неслыханные полномочия от наркомвоенмора Троцкого в деле сооружения обороны Петрограда от немцев.

Измученные шестью месяцами красной власти, все монархические и национальные круги, откинув всякие рассуждения о патриотизме и ориентациях – лишь желали одного, чтоб хоть кто-нибудь подал помощь начавшей захлебываться в крови России. Однако союзные державы Альянса почти никакой помощи, кроме Мурмана, белым не оказывали.

В это же время шедшие почти без встречи какого-либо сопротивления по нашей родине победители-немцы вступили в переговоры с нашими монархическими организациями для ликвидации Советской власти.

Понятно поэтому, сказал Лукин, что монархическая и национальная Россия в лице своих организаций бросилась с распростертыми объятиями при предложениях немцев и принялась срочно подготавливать путь для шествия немецких войск.

Созданы были пункты, где должны были быть сосредоточены тайные войска белых, где были бы склады и организована власть.

И вот тверской Осташков и был одним из пунктов, первым долженствующий принять – а отнюдь не отразить! – немецкие отряды, двинувшиеся из Полоцка. Вот поэтому была создана лейтенантом Лукиным по указанию Парского Селигеровская флотилия – одна из целого ряда флотилий, образовавших цепь вдоль германского фронта. (Всего флотилий под началом Парского начали организовывать три: Чудскую, Ильменскую и Селигеровскую).

Теперь отсюда, значит, ясна и цель вербовки белогвардейцев в Селигеровскую флотилию: все-таки это был монархический заговор.

Сам лейтенант Лукин – он был и организатором флотилии по поручению генерала Парского, и посредником с германским штабом.

Сношениями с советскою властью занимался «комиссар» Колмыков, искусно втирая очки товарищам совдепистам. Командир Билибин занимался исключительно строевой частью.

Все трое, включая Лукина, Колмыкова и Билибина, а также еще некоторых, единичных лиц из штаба флотилии, более чем знали истинное положение дел. Однако искусно втирали нам очки намеками, что мы де работаем от англичан, от альянса, чему успешно способствовало присутствие во флотилии супруги Билибина, англичанки.

В короткий срок флотилия была кое-как сорганизована, если не обращать внимания на те промахи, неосторожности и халатности, с какими относились участники к своим обязанностям в этом деле. Но: вопреки всему, немцы в назначенный час не выступили и все организации остались как рыбы на мели.

Наступила общая растерянность.

У нас Билибин и Колмыков бросились к англичанам и стали уже дело иметь с ними. Билибин говорил, что все великолепно, что ввиду предательства немцев он сумел выхлопотать у англичан разрешение и средства на перевод всей флотилии в Котлас, где она перейдет на сторону союзников. Лукин по-прежнему сносился с немцами…

Но ведь и большевики не дремали, скоро нащупали нити заговора…

И тогда началась общая драма, случайными участниками которой оказались и мы, гардемарины.

Как нащупали «товарищи» заговор, Лукин не имеет ни малейшего представления. Он лишь подозревает чье-то предательство или чью-то преступную неосторожность, или даже чье-то глупое хвастовство.

Когда заговор был раскрыт непосредственно в Осташкове – и когда штаб флотилии бежал с Городовни в Полново – Лукин признает: по пути в Петроград, на пересадке в Бологом, он заметался, будучи не один, а с паникующей женой. Он не решился послать в Тверь телеграмму с условленным заранее на случай катастрофы текстом. Причем условность текста означала бы: полный крах, все спасайтесь. (А план спасения у штаба существовал: все, уходившие после провала флотилии, должны были перебраться в Псков – на то заранее были составлены маршруты, подготовлены карты и объяснения; но этим никто не