Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

– Допустим, это заинтересует СД, – наконец-то вымолвил, постепенно приходящий в себя Бангерскис. – Но что вы предъявите кроме нескольких фунтовых бумажек в доказательство английской версии?

– Английская мозаика складывается очень просто. Деньги – это раз. Но мои вербовщики непроизвольно обозначили еще несколько характерных «примет» своей принадлежности к королевской разведке. Во-первых, они не взывали ни к какому патриотизму, себя обозначили как «одну европейскую страну», а относительно России выразились довольно небрежно: «В этой стране…» Вряд ли это свойственно фанатичным чекистам. Второе. Предложенная форма обращения – «господин», пароль для встречи с упоминанием не какого-то там товарища Иванова, а господина Мартина. Господина Мартина Фунта! Опознавательное слово «фунт» тоже, согласитесь, показательно. И рабочий псевдоним «Дэни», который, я это заметил, парни припасли заранее. Третье. Беседа содержала, как вы понимаете, ряд аргументов, дабы я согласился. Так вот, эти, в общем-то, обычные, меркантильные по сути, аргументы постоянно имели ссылки на нечто английское: упоминались джентльмены и клубы, господин Мосли – надеюсь, известный вам лидер английских наци, – наконец, не обошлось при одном словесном пируэте и без упоминания об английском премьер-министре. Причем с таким уважением прозвучало: «сам господин Черчилль»… Бангерскис, вы понимаете, какая большая игра может получиться?! И потом…

Круминьш сделал паузу и даже затянул ее смакованием содержимого рюмки, внимательно разглядывая собеседника чуть прищуренными глазами.

– А вы уверены, дорогой Рудольфс Карлович, что Германия позволит маленькой Латвии представлять из себя нечто самостоятельное? Пока немцы у нас только закручивают гайки и тащат в Германию все ценное. И не получится вдруг так, как вышло с Польшей, с Чехословакией? Но даже в самой плохонькой рижской квартирке, мой генерал, помимо парадного, есть черный вход. Он же – выход, которым можно вовремя воспользоваться. Не так ли? Вам будут лишними лондонские связи?

– Вы сомневаетесь в победе германского оружия над большевизмом?

– Полноте, генерал! Вот только без патетики, – скривился Круминьш. – В победе германского оружия над большевиками я не сомневаюсь, но я помню и предостережение железного канцлера Бисмарка насчет войны с Россией. И судьбу Наполеона помню. Дальше перечислять? Не отождествляйте большевизм и Россию, дорогой Рудольфс Карлович. Или вы, уж извините великодушно, мало набили шишек на российских просторах? Где они, до зубов вооруженные полчища Антанты, где ваши бывшие правители, генерал, все эти колчаки, врангели, каппели, семеновы и кто там еще? Триста лет монгольские лошадки топтали те же самые российские просторы – большевиками и не пахло! – и что же?

Перед глазами Бангерскиса тут же встали очертания заветных гольцов над извивающейся лентой Онона. Проклятая Россия!

Он вперился тяжелым взглядом в Круминьша.

– И как вы представляете всю эту авантюру?

– А так, как вы, генерал, для себя определитесь. Или мы водим за нос англичан во славу германского оружия, или честно зарабатываем фунты, или делаем и то и другое…

Круминьш продолжал смаковать коньяк, а Рудольфс Карлович смотрел на него и думал о том, что, безусловно, с англичанами стоит дружить. Нацистская идея велика и гениальна, но ее нынешняя реализация и впрямь заведет неизвестно куда – фюрер становится непредсказуем, его окружение – оголтелые параноики, одержимые только жаждой обогащения… В отношении России наглец Круминьш с его историческими экскурсами, к сожалению, прав – тоже неизвестно, куда всё повернется. А Британская империя – о, ее незыблемости можно позавидовать…

Бангерскис смотрел на Круминьша и думал, что контакт с англичанами ему нужен прямой. Этим стоит заняться, конечно, не спеша, обстоятельно и наверняка, – чтобы этот хлыщ оказался лишним звеном. Бывший майор должен исчезнуть.

***

Отряд Ткачева вышел в Коростянский лес боевым рейдовым порядком. Москва операцию санкционировала.

На базе-2 остались пятеро бойцов для охраны припасов, стационарного радиопередатчика и надзора за сидящим под замком Крюковым. Оставили на базе и санинструктора Любу. Василия Мятликова Ткачев тоже поначалу планировал оставить, но тот рвался в бой. Генерал Багратионыч, правда, командиру заявил, что хотя организм у парня молодой и на хлопце все зажило, как на собаке, но тем не менее исключить последствий тяжелейшего сотрясения мозга нельзя. Но Ткачев думал и о другом. Кто разыщет в лагере, если операция пройдет успешно, чекиста Барабина? Не перекличку же на плацу устраивать: ау, Барабин! Правда, «расписной» член боевой группы оружия не получил, только лыжи, которые осваивал на ходу, вспоминая далекие забытые детские навыки. Ничего, через пару часов, Некрасов, шедший в арьергарде отряда, уже констатировал: способный оказался паренек.

Шли всю ночь. В рассветных мартовских сумерках ткачевцы втянулись в горловину Коростянского леса.

– Привал! – скомандовал Ткачев. – Алешин, бери людей, и двигайтесь к предполагаемой базе окруженцев. Мы ждем вас с их представителем для знакомства здесь.

Название «окруженцы» за минувшие дни уже крепко прилипло в неизвестному партизанскому отряду. Да и как его именовать, если о нем мало чего известно. Ткачев отлично понимал, что многое в принятом им решении выглядит рискованно, если не сказать авантюрно. Но время поджимало. Разведмероприятия не выявили пока наращивания немцами карательных сил. С одной стороны, это выглядело несколько странно и тревожило. Такой тарарам учинен на комендантском посту – и никакой реакции. Почему? И на меньшие партизанские вылазки гитлеровцы откликались без промедления: врывались в ближайший к месту диверсии населенный пункт, хватали заложников, расстреливали всех, кто казался им подозрительными, прочесывали подозрительные лесные участки.

Ткачев постоянно возвращался в своих ночных размышлениях к этому труднообъяснимому эпизоду. Вот почему, выходя в нынешний рейд, он приказал Тимохину «сделать крюк» – выдвинуться к шоссе между Тельпушино и городом и устроить там засаду: захватить «языка», желательно повыше чином. И, помимо всего прочего, выведать все, что возможно о разгроме комендантского поста.

…Тимохин надеялся не опоздать. Его группа ускоренным маршем скользила к условленному месту сбора. Тимохин надеялся не опоздать, сознавая, насколько мала, насколько призрачна и наивна его надежда. Он не хотел об этом думать, но какое-то шестое чувство выворачивало наизнанку душу, путало мысли, заставляя опять и опять цепляться за призрачную соломинку надежды.

…Когда Тимохин и трое разведчиков вышли к шоссе, день окончательно склонился к закату. Удача могла улыбнуться лишь в ближайший час. С наступлением темноты движение на шоссе практически замирало до утра, и ни о каком «языке» уже не могло идти и речи. Конечно, можно было попробовать проделать это на вновь ожившем посту у отворота на Тельпушино. Однако, полагал Тимохин, после налета немцы там свою бдительность небось удесятерили, а не то что удвоили.

Удача улыбнулась. Не прошло и четверти часа, как со стороны города показался мчащийся «опель», в ровный гул двигателя которого – метрах в тридцати от замаскировавшихся в сугробах по обе стороны дороги разведчиков –