Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

задуманного с посещения Софьей Витовтовной Спасского монастыря, места богомолья московских государей. У ворот обители ее встретил архимандрит Севастьян. После сожжения Москвы Тохтамышем, тот чудом уцелел и восстанавливал обитель с новой братией. Положение, возраст и сан архимандрита не требовали личного участия его в строительстве, но он не мог остаться в стороне от общего дела. Вместе со всеми таскал бревна, месил глину для печей и клал кирпичи. Вследствие этого он почти полностью потерял зрение и теперь видел мир в некой дымке.

После церковной службы великая княгиня имела богоспасительную беседу с архимандритом, в конце которой тот, понизив голос, сообщил:

– Месяц назад посетил меня чудный отрок, сказавший, что он со святой горы Афон, и поведал мне, что имел видение, и наказывал, дабы ты молила Всевышнего о прощении, а за что – ты сама ведаешь.

Нет человека, который оказался бы безупречен, но нет и такого, которому Господь не простил бы прегрешения по милосердию своему…

«Порой всякое вспоминается, хотя не все хочется воскрешать… Конюх Степка уж как хорош был, стервец! Как ласков! Однако батюшка повесил его, хотя коли мой сын стал бы пошаливать с холопкой, я тоже сему не обрадовалась бы. Он часто вспоминается мне во время соития с мужем», – думала великая княгиня, опустив глаза.

– Ума не приложу, о чем ты глаголешь, старец? – спросила после затянувшегося молчания Софья Витовтовна.

– Не ведаю того, только передаю слова чернеца, ибо обещал ему это.

В представлении княгини будущее не сулило ей ничего, кроме радостей, и вдруг такая неприятность…

– Пораскинь мозгами, матушка княгиня, и постигнешь смысл услышанного, – посоветовал на прощание старец Севастьян, низко кланяясь.

Софья Витовтовна находилась в ту пору на сносях, а роды всегда опасны – как для высших сословий, так и для простолюдинок. Лекарей к роженицам не допускали, о них заботились повивальные бабки, а потому роды нередко влекли за собой смерть ребенка, матери, а то и обоих.

На Рождество Христово, когда Софья Витовтовна проезжала по торгу, к ее саням кинулся одноухий юродивый, наставлявший других о праведной жизни, хотя сам жил словно птица небесная, ни о чем не заботился и ни к чему не стремился. Бегал босиком по снегу, будто по зеленой травке-муравке, и выкрикивал черти что. На сей раз он вопил:

– Вижу гибель твою, матушка княгинюшка! Поберегись, заклинаю Пресвятой Богородицей!

– Чего? – переспросила встревоженная женщина, высунув голову в лисьей шапочке из-под медвежьей шкуры.

– Ищи житную жинку Аннушку, в ней одной твое спасение, – крикнул убогий дурак и юркнул в уличную толпу, словно заяц-русак в березовую рощу.

Два совершенно разных человека, вне зависимости один от другого, предостерегали ее от одного и того же, и это насторожило. Жизнь в средневековье являлась смесью реальности с чудесами, замешанными на предрассудках…

Обеспокоенная странными пророчествами Софья Витовтовна поделилась своими опасениями с мужем, но выбрала неподходящий момент. Князь явился после пира у Ильи Ивановича Квашни, и ему было не до бабьих причуд, потому только хмыкнул:

– Верь, милая, в Господа. Он поможет и убережет от несчастий, а чему быть, того не миновать…

«Легко ему говорить, а мне-то каково?» – с тоской думала княгиня.

Ждали наследника престола, но на свет появилась дочь. Как положено в таких случаях, устроили родильный стол, на котором княгиню по традиции одарили подарками.

Русские спешили крестить и производили это на восьмой день, в крайнем случае – на сороковой по рождению ребенка. Эти даты напоминали о младенчестве Иисуса Христа, обрезании и сретении. Приобщение к Богу считалось важнее телесного рождения и отмечалось богаче. Новорожденную княжну нарекли Анной и устроили крещенский стол, на котором наряду с боярами и дворянами щедро угощали нищих и бродяг. Ворота двора были растворены для всех. Входи и поздравляй государя, кто бы ты ни был.

В монастыри, скиты и богадельни к немощным, сирым и убогим, а также в остроги разослали пироги с рыбой, грибами, зайчатиной и разной требухой, дабы славили великого князя и его супругу да молились о здоровье новорожденной княжны.

Младенческая смертность была очень высока, и Василий Дмитриевич, чтобы избежать ее, рассчитывал на помощь Бога. Простив многих преступников по своему мягкосердечию, он выпустил их на волю. Сие не распространялось, разумеется, на душегубов и отступников от православной веры. Им никакой пощады…

Конюх горбун Бориска, отвозивший пироги в сельцо Зараза, передал Софье Витовтовне слова атамана прокаженных со страшным провалившимся носом:

– Коли она не сыщет жинку Аньку из Пскова и не возьмет ее к себе, то дети ее погибнут.

– А где искать то мне эту бабу, не сказывал? – обеспокоилась Софья Витовтовна.

– Как же, как же… Пусть, говорит, покличет ее в левом приделе храма Введения Богородицы в воскресную обедню.

Софья Витовтовна посчитала доброй приметой то, что женщину зовут так же, как ее новорожденную дочь, и два воскресения посылала на литургию девок, но тщетно. На третье явилась сама и выкрикнула, нарушая благочиние церковной службы:

– Нет ли среди вас Анки из Пскова?

Одна из молодиц поднялась с колен.

– Меня, что ли, ищешь? – спросила, смиренно потупив глаза.

– Замужем?

– Вдовая, государыня, – поклонилась в пояс молодая женщина.

– Беру тебя к себе.

– Спасибо, благодетельница! – опять склонилась молодица.

В тот же день великая княгиня подробно расспросила Анну о ее прежней жизни и узнав, что та оказалась грамотной, определила ее в чтицы, ибо у прежней – бабы Зины выпали последние зубы и понять ее шамкающую речь мог не всякий.

При московском дворе, как и при всяком другом, процветали зависть, интриги и злость, а потому все следили за каждым словом новенькой, несмотря на то что она вскоре стала любимицей чтицей Софьи Витовтовны.

Анну поселили в крошечной клетушке под лестницей на женской половине терема. Непонятно откуда взявшуюся выскочку сперва невзлюбили. Чужаков при любом дворе не жалуют. Несколько раз новенькая находила в своей подушке иглы, что было в порядке вещей. Постепенно у нее наладились отношения с прислугой, и ее более не допекали.

13

Для дезорганизации противника Железный Хромец заслал в улус Джучи своих лазутчиков под видом купцов, странствующих дервишей или беженцев. Все они собирали сведения о внутренней ситуации в Орде и пытались посеять пораженческие настроения среди населения, но Тохтамыш оставался слишком популярен среди своих подданных.

Основные надежды Тимур Гураган возлагал, само собой, на армию, спаянную железной дисциплиной и отменной выучкой. Именно в ней крылась основа прошлых и грядущих побед. Железный Хромец не умел ни читать, ни писать и владел только тюркским с персидским языками, но по