Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

Не страшась смерти, ибо, как и всякий воин, был готов предстать перед судом высшего Повелителя Мироздания, он не торопил свой смертный час. Его отягощало множество грехов, и он не рассчитывал на снисхождение Аллаха.

Гибель великого эмира неумолимо приближалась, но тут из центра его войск косой атакой к нему прорвался шейх Нур ад-Дин с отрядом всадников. Спешившись, они образовали кольцо вокруг Железного Хромца и, опустившись на одно колено, чтобы увеличить меткость стрельбы, начали пускать стрелу за стрелой, а затем, захватив три повозки, использовали их как укрепление, над которым водрузили упавшее знамя с полумесяцем и рыжими конскими хвостами. Увидев его, воины Тимура Гурагана воспряли духом и закричали от радости. Произошел моральный перелом. Судьба улыбнулась повелителю Самарканда своей лучезарной улыбкой.

Мурза Мухаммед Султан с неимоверной свирепостью смял левый фланг ордынцев. Хан в отчаянии бросил на помощь своих телохранителей, но слишком поздно. Центр его строя начал гнуться и распадаться, и только левый фланг стоял непоколебимо. Однако, посчитав, что все потеряно, Тохтамыш бежал, хотя имел еще достаточно сил для сопротивления, а может, даже для победы. Без хана сражение быстро закончилось и перешло в резню.

Меняя коней и не зажигая в темное время суток костров, правитель Орды домчался до Волги и переправился на левый берег. Его приближенные разбежались – кто в Крым, кто к туркам-османам в Эдирне[121], а кто в Венгрию, которая традиционно принимала всех степных изгоев. Суздальские князья Василий Кирдяпа и Семен, простившись с Тохтамышем в Булгаре, бежали в Вятку. Один из эмиров хана Утурку укрылся на одной из горных вершин Центрального Кавказа в неприступном замке, но был пленен воинами из Бадахшана, сделавшими невозможное.

Так завершилось величайшее сражение XIV века и для победителей настало сладостное время грабежа.

14

Отделаться от Анны никак не удавалось, хотя Шишка мечтал о том более всего. Помог случай. Как-то великий князь ни с того ни с сего спросил его:

– Помнится, ты говаривал, что бывал в Царьграде… Правильно ли я запомнил?

Странный вопрос. Рында не раз рассказывал Василию Дмитриевичу об этом. Какие еще подтверждения ему требуются?

– Воистину так, государь, – несколько замешкавшись, подтвердил Шишка.

– И по-гречески лопотать умеешь?

– По мере сил, – кивнул рында и тем обрек себя на дальнюю дорогу.

– Поедешь посольским дьяком с Федором Андреевичем Кошкой в Царьград к греческому царю Мануилу и вселенскому патриарху Антонию для восстановления с ними добрососедских отношений. Столица империи ныне в осаде с суши, и устоят ли греки против агарян – неведомо, но поддержать их следует, хотя бы словесно. По возвращении подробно доложишь мне обо всем.

– А боярина разве не достаточно?

– Кашу маслом не испортишь. Собирайся с Божьей помощью. Отъезд через неделю.

Дома Шишка поведал о предстоящей разлуке женушке Алене, чем безмерно опечалил ее. Весь вечер она промаялась, насупившись, и только ночью с рыданиями растаяла.

Но слезы Алены не прекращались, отчего промокла вся подушка. Когда-то бабы-ведуньи нашептали ей, что мужики не способны обходиться без женской ласки, а потому при случае гуляют напропалую, особенно когда за ними присмотра нет. Как тут не встревожиться?!

Супруг находился еще при ней, а сердце ее уже разъедала ржавчина ревности, и страх за будущее кружил голову. На ум лезли всякие странные глупости, переходящие в гадости. Отгоняла их, как могла, но оказалась не в силах что-то изменить в себе самой, Муж находился в том возрасте, когда уже осознавал совершенные им глупости, но мог еще наделать немало других. Понимая его, как никто другой, она хотела уберечь мужа от бед.

Боготворя супруга, Алена всегда с нетерпением ожидала его возвращения то ли с дружеского пира, то ли откуда-то еще, обмирая от страха при его задержке. Она не скрывала того и готова была целовать следы его ног, только бы ничего не случилось. Мало ли на Москве лихих людишек, способных взять на себя грех душегубства за пригоршню монет, а то и по шалости… Кистенем звездану потехи ради ни за что ни про что – и ты уже на том свете. Столько разных людишек пропало бесследно, что и не счесть. Поутру городские работники, следившие за порядком на улицах, оттаскивали убиенных к ямам, вырытым за городом для бесхозных трупов, и присыпали землицей. Ни от чего зарекаться нельзя. Конечно, жутко жить на белом свете, ох, не приведи Господи, но куда деться, другой жизни все равно нет и не будет… Коли муж где-то задерживался, то Алену начинало трясти и она не могла найти себе места.

Перед отъездом, не выдержав, опять разрыдалась в голос, словно прощалась навек. Человеческая жизнь скоротечна, и никто не знает, свидятся ли снова двое на этом свете…

Посольство, направлявшееся в Константинополь, состояло из боярина со своими дворовыми холопами, посольского дьяка Шишки, пятерых воинов для охраны и кашевара Артема, который ценил себя настолько же высоко, насколько низко остальных. При разговоре с другими он презрительно оттопыривал нижнюю губу, что много о нем говорило. Через Дикое поле посольство сопровождало полдюжины стражников, которым надлежало после отплытия посольства из Крыма вернуться в Москву.

Путь до Кафы занял сорок пять дней. За дорожными беседами боярин и посольский дьяк присматривались друг к другу и вскоре поняли, что откровенничать не стоит. Не зря говорится: береженого Бог бережет. Путь предстоял опасный, и в дороге могло случиться всякое.

Миновали Перекоп, и через день русские увидели серые прямоугольные башни Кафы. Период штормов не закончился, а морские перевозки строго регламентировались генуэзскими статутами[122]. В Москве, разумеется, знали о том, но отложить поездку не пожелали. Когда начнется распутица, через Дикое поле не перебраться.

Пока корабли стояли у причалов, их команды пили кислое вино в портовых тавернах и судачили о всякой всячине: о легендарном шкипере, который сорок лет, переходя с корабля на корабль, не ступал на твердую землю, о судах без команд, носящихся по морям с порванными парусами, о волнах-убийцах, смывающих не то что деревни, а целые города, о страшных морских чудовищах, охватывавших своими щупальцами галеры и утаскивавшие их в соленую пучину. Когда моряки напивались, то дрались до смертоубийства. Наутро они не понимали, из-за чего все началось. Полы питейных заведений были бурыми от пропитавшей их крови, но это никого не смущало.

Иного пути, кроме морского, в Царьград не существовало – столица империи находилась в сухопутной блокаде, потому боярин Кошка, коротая время, разгуливал по городу, размышляя над