Одинокая ласточка - Чжан Лин

надо было пройти через горы более сотни ли и добраться до глухой сонной пристани. Старший брат командира отряда, известный в округе пиратский главарь, уже приготовил для них сампаны. Несколько человек, знавших местные реки и причалы как свои пять пальцев, должны были переодеться рыбаками и коротким водным путем доставить бойцов к их цели – японскому военному складу недалеко от берега.

Так как дорога предстояла дальняя, командир отряда распорядился выступать налегке, позволив взять с собой только два оружия, длинноствольное и короткоствольное, два сухпайка и воду – медик лагеря, американский врач, строго-настрого запретил им пить непроверенную сырую воду из ручьев. Сухпаек китайских курсантов, жареный рис, лежал в длинных, плотно затянутых мешках, которые они перекинули через плечо. Все боеприпасы (кроме патронов внутри оружия) были упакованы в два деревянных ящика. Эти ящики надели на шест и несли по очереди.

Снаряжение Иэна было легче, чем у других, потому что его сухпайком был не тяжелый рис, а галеты – “опилки”, как их прозвали китайцы. Перед отправлением в путь командир отряда предложил ему отдать свой пистолет-пулемет курсантам, чтобы убрать его в ящик. Иэн категорически отказался и густо покраснел, решив, что его считают слабаком.

– Как бы вам потом не пожалеть, – сказал командир отряда. – У нас в Китае дети в восемь-девять лет уже могут отмахать пешком пару сотен ли, а у вас в Америке здоровые лбы на третьем, четвертом десятке до соседней улицы на машине едут. Не привыкли вы по нашим горам ходить.

Лю Чжаоху перевел его слово в слово, даже тон и паузы скопировал. У них с командиром отряда могло быть хоть девять тысяч девятьсот девяносто девять разногласий, но в этом вопросе их мнения полностью совпадали.

Иэн вдруг осознал былую ошибку. Как-то раз на уроке он точно так же сравнил мелкую моторику американских мальчишек и китайских парней, не заметив, что оставил в чужом самолюбии занозу. Командир отряда не вытащил ее сразу, он ждал подходящего момента, и теперь этот момент настал.

Укол был болезненным, но Иэн знал, что должен стерпеть. Он должен дойти до конца, чтобы вернуть командиру отряда его насмешку. Иэн не верил, что он, американец, который гораздо крепче и сильнее тощих слабых китайцев, может проиграть им в выносливости.

Вскоре после начала пути Иэн ощутил вес оружия. Оно служило ему несколько месяцев, он знал каждую его деталь, он мог разобрать и собрать его с завязанными глазами. Подобно тому, как змея слушается цыгана-заклинателя и “танцует” по его указке, оружие слушалось Иэна и “танцевало” по мановению его пальца. Но сейчас, оказавшись на плече, оружие превратилось в твердый железный нарост, и каждая мышца Иэна беззвучно восставала против его давления. Правое плечо заныло, Иэн переложил оружие налево. Но правое плечо еще долго помнило боль, и то ноющее чувство, которое появилось в левом плече, не заменило ломоту справа, а лишь добавилось к ней.

Мало-помалу вес ощутили не только плечи, но и ноги. Ботинки тоже стали железными и начали оттягивать ступни. Иэн обнаружил, что ноги не отрываются от земли – он мог лишь волочить их. Было бы светло, он бы поглядел, что за отпечатки оставляют на прелой листве эти чугунные гири.

Он не думал, что в таком изнеможении его сознание будет предельно ясным. Иэн явственно различал вес каждого предмета на своем теле. Вес пистолета-пулемета отличался от веса револьвера, как и вес револьвера отличался от веса ботинок, вес ботинок – от веса ремня, а вес ремня – от веса фляги. Даже у металлических пуговиц на серой форме имелся, вне всякого сомнения, свой собственный уникальный вес, который нельзя было спутать ни с каким другим.

Иэн посмотрел назад, на двух низеньких курсантов за своей спиной, которые тащили на шесте тяжелые ящики с боеприпасами. В данном случае “посмотрел” – понятие расплывчатое, его вполне можно заменить на “послушал”. Он увидел – или, точнее, услышал, – что их с курсантами по-прежнему разделяют примерно два шага, то есть расстояние между ними не сократилось и не увеличилось. Они дышали спокойно и ровно, не хватая ртом воздух, не выказывая ни волнения, ни усталости.

Иэн наконец понял, в чем секрет этих хилых, тщедушных людей: их способность выдерживать долгий путь объяснялась тем же, что и умение выживать в постоянной нищете, – экономией. Они расходовали силы столь же бережно, как мелкие серебряные монеты, деля каждую крупицу на несколько частей, не растрачивая их ни на какие эмоции, будь то страх, возбуждение, грусть или отчаяние. Они не думали о том, как далеко продвинулись, не высчитывали, сколько еще шагать до конечной точки, их внимание было целиком сосредоточено на каждом новом шаге. Усилия, которые вкладывались в один такой шаг, тщательно отмерялись: каплей меньше – недостаточно, каплей больше – транжирство. Искусство правильно распределять силы нельзя наскоро освоить на занятиях, это привычка, которая вырабатывается день за днем, год за годом.

Иэну стало ясно, что выдернуть занозу-насмешку не получится. Эта заноза навсегда останется в его теле, слабой болью напоминая ему о прошлом невежестве. Умелые руки американцев, которыми с детства привык гордиться Иэн, и быстрые ноги китайцев, которыми с детства привык гордиться командир отряда, в этом длинном, почти бесконечном марше невозмутимо сыграли вничью.

В конце концов Иэн снял с плеча оружие и спрятал его в ящик. Когда худенький курсант забирал у него пистолет-пулемет, Иэн порадовался, что вокруг темная ночь и никто не видит его лица. Еще он порадовался, что им приказано молчать, этот приказ склеил губы командира отряда, и тот не мог процедить: “Я же говорил”. Под двойной защитой темноты и молчания, никем не тревожимый, Иэн в одиночку переваривал свой позор.

После завершения операции Иэн подробно описал свой физический и психологический опыт на семи страницах дневника. Несколько дней спустя он перечитал эти заметки и с удивлением обнаружил в них эмоции, о которых сам не подозревал, когда писал. Позже Иэн кое-что отредактировал, вычеркнул излишне сентиментальные строки и отдал дневник американскому командиру, чтобы тот в качестве военного отчета отправил его в штаб. Ниже представлены выдержки из его записей:

* * *

Поход начался с наступлением темноты и закончился на рассвете следующего дня. Отряд маршировал восемь с половиной часов, около 80 % пути пролегало через горные леса, остальные 20 % – через пустоши между лесами.

Сегодня была идеальная для марша погода. Лето кончилось, и хотя днем еще жарко, ночью было довольно прохладно и постоянно дул ветер. Шум ветра в лесах и толстый слой перегноя на земле скрадывали звуки